Евгений Сухов - Чужой своим не станет

Отдернув висевшую у входа шинель, Тимофей вошел в блиндаж. Запахло свежей хвоей. Блиндаж был небольшой, рассчитанный на шестерых человек, но вполне добротный. Внутренняя часть уложена тесаными бревнами, на полу – широкие доски; у стола – небольшой коврик. С правой стороны от входа стояла панцирная кровать, на которой сидел, слегка ссутулившись, седой подполковник и, держа в руках кружку, отхлебывал чай.

Напротив входа – сбитые нары, на которых сидели два человека. Один из них был одет в форму унтер-офицера полевой жандармерии, он оживленно что-то рассказывал по-русски. Обстановка рабочая, почти дружеская.

– Жду полчаса, час. Нет никого! Думаю, может, мне самому линию фронта переходить. А тут вот этот здоровяк, – «немец» показал на добродушного крепкого молодца, – подошел ко мне со спины и спрашивает: «Папаша, ты случаем не нас дожидаешься?» Честно тебе скажу, я едва в штаны не наложил.

Присутствующие дружно рассмеялись. Унтер-офицер пришелся компании по душе. Тимофей понял, что это именно тот зафронтовой разведчик, которого они ждут.

– Капитан Романцев, военная контрразведка СМЕРШ, – представился Тимофей.

– Подполковник Егоров, – отвечал командир полка. – Мы вас ждем.

Давая понять, что время дорого, Романцев обратился к унтер-офицеру:

– Вы Силицкий?

– Так точно… Точнее, был им.

– Документы с собой?

– Да, у меня, – отвечал разведчик.

– Дайте их сюда. Так спокойнее будет.

– Если вы так считаете, – Силицкий пожал плечами. Расстегнув нагрудный карман, он вытащил небольшую коробочку. – Здесь пленка, я ее проявил. Куда мы сейчас?

Тимофей взял бумажную коробочку.

– К руководству, там хотят с вами побеседовать. Для этого я и прибыл.

– Мне есть что рассказать, – согласился разведчик. – Разрешите только переодеться, не идти же мне по окопам в форме немецкого унтера.

– Я вас снаружи подожду, – согласился Романцев.

Откинув висевшую у входа шинель, Тимофей вышел. Прошел мимо автоматчика, безразлично взглянувшего на капитана, и зашагал к окопам передовой линии. Здесь они были глубже – можно было ходить, не пригибая головы. Романцев мимоходом подумал, что немцы роют не такие глубокие траншеи, нагибаются низенько, чтобы их не зацепило осколком или шальной пулей.

Вдоль передних стенок окопов были поставлены колодки, с которых было удобнее вести огонь. Под брустверами вырыты ниши, в которых солдаты могут передохнуть часок-другой, что на войне лишним не бывает. Свободная минута на передовой ценилась.

Присев на врытый в землю чурбак, Тимофей достал распечатанную пачку «Беломорканала» и выбил из нее папиросу. Сладко закурил. Немец в каких-то двухстах метрах, но тихо. Даже не верится, что все так серьезно.

Откуда-то справа, с немецкой стороны, где-то очень далеко и как-то весьма неохотно, напоминая о том, что война продолжается, затарахтел крупнокалиберный пулемет. Ему в ответ, так же лениво, с противоположной стороны отозвался другой. Затем они разом умолкли, будто о чем-то договорились.

– Часто у вас так постреливают? – спросил Романцев солдата, наблюдавшего за немецкими позициями.

– В последнее время что-то тихо, даже странно, – отвечал боец. – Вот на прошлой неделе немцы на прорыв пошли вон у тех деревьев, – махнул он в сторону рощицы, видневшейся от позиций метрах в трехстах. – Но передовой отряд на мины напоролся, отошли. Там и в самом деле полоска была, свободная от мин. Мы через нее на их позиции все пытались прорваться, да как-то не получалось. Крепко держались, гады! Решили нашему примеру последовать, только ничего у них не вышло. Не знали, что наши саперы уже на следующую ночь часть полосы заминировали.

Капитан Романцев поймал себя на том, что чувствовал себя на передовой легко, как будто вернулся домой.

Когда его перевели в Москву, он потерял себя прежнего, а к новому месту так и не привык. Кто бы мог подумать, что на передовой, где нет уверенности в завтрашнем дне, он будет чувствовать себя куда более спокойным, чем в московских коридорах Управления.

В последние дни Тимофей все больше думал о Тане. После ночи, проведенной в ее блиндаже, они встретились еще два раза. Первый – у самого штаба, но разговора как-то не получилось, уж слишком много было посторонних. Просто перекинулись несколькими малозначащими фразами и, как едва знакомые, быстро заторопились по своим делам. Во второй раз встреча произошла в госпитале – Романцев специально зашел, чтобы повидать девушку. Но Татьяна быстро ушла, потому что привезли тяжелобольного, нуждавшегося в срочной операции. Увидеться в следующий раз получится не скоро.

Будто из ниоткуда возник нарастающий гул, заставив задрожать окружающее пространство. Романцев мгновенно слетел с чурбака и плотно вжался в землю. Совсем рядом бухнуло, крепко тряхнув землю. За воротник тонкой струйкой с бруствера посыпалась супесь. Где-то запоздало прогремело упавшее ведро. Потом снова наступила тишина.

Рядом поднялся дежурный боец. Отряхивая с гимнастерки ошметки земли, проговорил:

– Из сто пятьдесят второй вдарили!

Романцев поднялся. Окопы, которые несколько минут назад казались необитаемыми, вдруг ожили. Из щелей, разбуженные грохотом, полезли бойцы. Кто-то глухо матюгнулся.

– Хата мне приснилась, досмотреть не дали!

Кое-где поотлетали от стен траншеи доски, в некоторых местах от ударной волны на дно повалились куски земли, но в целом разрушения были небольшие – бойцы окапывались надежно.

– А командир полка-то! – ахнул стоявший рядом боец.

Обернувшись, вместо блиндажа Романцев увидел неровный провал, из которого торчали поломанные и расщепленные доски. Земля, поднявшаяся на десятиметровую высоту вместе с гарью, на какое-то время зависла в воздухе над окопами неровным перевернутым клубком. Потом стала быстро оседать, оставляя после себя размазанный пылевой контур.

Едкая гарь забила носоглотку, не давала дышать. Капитан Романцев кашлянул, пытаясь очистить легкие, но вместе с парами жженого воздуха вдохнул частицы пыли, заскрипевшие на зубах.

Пригибаясь, бойцы подошли к развороченному блиндажу; угрюмо уставились внутрь. Кто-то из солдат, откинув в сторону криво торчащее бревно, шагнул прямо в глубину блиндажа. Вернулся быстро:

– Никого… Всех в куски!

Слегка пошатываясь, Тимофей приблизился к блиндажу. Слышал нечетко, звуки доходили до него как через плотную вату. Откуда-то со стороны он услышал голос, показавшийся ему назойливым. Повернувшись, понял, что обращаются к нему.

– Товарищ капитан, возьмите, – проговорил молоденький сержант, протягивая запыленную каску.

Романцев взял у сержанта каску, подвязал ее под подбородком. Он даже не мог вспомнить, в какой именно момент она слетела с его головы. Понемногу стали просачиваться звуки, уже более отчетливо он различал речь, вслушивался в разговор.