Евгений Сухов - Чужой своим не станет

В самом центре взорванного блиндажа лежало туловище полковника, наполовину присыпанное землей. Зафронтовой разведчик, так и не успевший снять с себя немецкое обмундирование, лежал в левом углу блиндажа; его грудь была придавлена огромным расщепленным бревном. Больше никого не распознать. Тела изувечены до неузнаваемости. У входа лежал фрагмент ноги, обутой в офицерский сапог. Смерть людей, находившихся в блиндаже, была мгновенной. Не оставалось времени даже на осознание того, что ты мертв. Просто прихлопнуло – и все!

Будто угадав его мысли, боец, стоявший рядом, горестно произнес:

– Прямое попадание. После такого никто не выживает. Взрывная волна их в клочья разорвала.

Вокруг блиндажа были разбросаны тяжелые бревна, поломанные, словно спички. На колючей проволоке повисла панцирная кровать. Часть бревен и досок была свалена внутри блиндажа. Сейчас, наполовину засыпанный, он напоминал склеп. Земля вокруг трупов почернела, приняв обильное кровавое подношение.

Тимофей Романцев посмотрел вверх. На него глянуло стоокое серое небо, тяжело нависшее прямо над головой. Дождь будет. Скорее всего, проливной. Мимоходом подумалось: задержись он в блиндаже хотя бы на минуту, лежал бы сейчас среди этих трупов. Полнейшее безразличие к собственной судьбе: ну был и нет – бывает…

В душе образовалась гнетущая пустота. Ее требовалось чем-то заполнить хотя бы каким-нибудь необязывающим разговором. Словоохотливость бойцов после артиллерийской атаки можно объяснить только этим чувством. Кто следующий?.. Каждый из них думал об одном: кто знает, может, за ближайшим поворотом стоит она, проклятущая, и, засучив рукава, готовится к кровавой жатве?

– Всего-то один снаряд, – не обращаясь ни к кому, произнес капитан Романцев. – Кто бы мог подумать?

– А здесь такое нередко случается, – как-то уж чересчур оживленно подхватил стоявший неподалеку сержант, будто ждал от капитана подобного утверждения. – Вроде бы тишина. Порой думаешь: неужели здесь передовая? А потом как начнут лупить из пулеметов, как начнут шарахать из всех орудий! А бывает и так: тихо вокруг, как у нас в деревне… А потом – бац – выстрел! И человека нет.

– Может, в блиндаж не случайно попали? Как-то засекли?

– Вряд ли… Лупанули наугад, чтобы мы не расслаблялись, и прямо в блиндаж командира полка попали… Он ведь у нас третий за последний месяц. Только ведь мы тоже в долгу не останемся, сейчас жару дадим! Вот только вас отсюда выведем… Товарищ капитан, мне приказано проводить вас с передовой, сейчас здесь такое начнется! Не можем мы просто так это оставить!

– Не можем, – согласился Романцев, нащупывая в нагрудном кармане коробочку с фотопленкой.

Сержант уверенно повел Романцева к выходу. Не забывал напоминать, когда следовало пригибаться, обращал внимание на места, простреливаемые снайпером, торопился по окопам и переходам, пока наконец не вывел капитана из первой линии.

Дальше, в трех километрах от передних окопов (по местным меркам – в глубоком тылу) – вторая линия обороны. Здесь размещались полевой госпиталь и подразделения «бездельников» – так окрестили их бойцы – мастерские по ремонту оружия, парикмахерские, прачечный отряд, команды санитаров, банщиков и всех, кто привлекался в боевые подразделения в случае крайней необходимости.

Попрощавшись с капитаном, провожатый тотчас вернулся назад. Дальше Романцев пошел один. Нельзя сказать, что внутри отпустило, но стало немного легче. Он видел, что передовая пришла в движение: где-то с орудий сняли маскировочную сетку, и оружейный расчет, подтаскивая снаряды, готовился к артиллерийской дуэли.

Огневые позиции обнаруживать по всей линии фронта нецелесообразно. С той стороны тоже наблюдают с командных пунктов, отмечают каждую вспышку, чтобы потом поразить ее ответным огнем. Но за убитого командира полка ответ надо дать достойный.

Машина стояла на прежнем месте. Водитель времени зря не терял – набросал на капот и крышу охапки сухой травы, и сейчас она напоминала стог сена. Устроившись в тени дерева, он пролистывал «Боевой листок». Чтение чужих подвигов настолько его захватило, что он не сразу заметил приближение капитана Романцева. Отложив чтение, виновато вскочил на ноги.

– Читай, это дело полезное, – добродушно произнес Тимофей, мимоходом подумав о том, что этой встречи тоже могло не быть. И вообще, не было бы ничего, что он с такой жадностью созерцал в последние минуты.

Водитель был призван из Рязанской области, хотел попасть на передовую, но судьба распорядилась иначе: в военкомате определили водителем в штаб. Поначалу расстроился, но потом втянулся: кому-то и начальство нужно возить. Настроение пассажиров он научился понимать сразу и потому лишний раз с разговорами к Романцеву не лез. То, что капитан был не в духе, было видно сразу.

Так и ехали до самого штаба – не проронив ни слова. Уткнувшись в окошко, Тимофей Романцев целиком ушел в себя.

«А как же Зоя?»

Самое ужасное, что он никогда бы ее больше не увидел.

Вернувшись в расположение Девяносто первого стрелкового корпуса, Романцев сразу же направился к полковнику Русовому.

За чаем Тимофей рассказал о своей встрече с Силицким, о том, как буквально за несколько минут до обстрела забрал у него фотопленку и вышел из блиндажа.

– Мы находимся на войне, а значит, можем погибнуть в любую минуту, – сочувствующе проговорил полковник. – К смерти нужно быть готовым всегда.

– Все так, товарищ полковник, – согласился Романцев. – Я ведь в военную контрразведку с передовой пришел.

– Мне это известно. В нашем деле человек с боевой закалкой ценится вдвойне. Пленку посмотрел?

– Посмотрел. На ней женщина с двумя детьми.

– То, что нужно. Думаю, теперь наш гауптштурмфюрер будет сговорчивее. И еще… Эта пленка нам досталась очень дорого. Мы потеряли двух человек, агентура в Варшаве раскрыта. Ты чуть не погиб. В связи с этим у меня просьба: вытряси из него все, что возможно!

– Слушаюсь, товарищ полковник!

– Иди пока к себе, успокойся немного. Тебе его приведут.

Романцев вернулся в свой кабинет, оказавшийся в этот час пустым. Соседа вызвали в штаб армии. Так даже лучше. Есть возможность сосредоточиться, ничто не должно указывать на недавние переживания. Подозреваемые всегда очень тонко чувствуют настроение следователя, а такой подготовленный зверь, как Штольце, раскусит его сразу же, едва перешагнет порог кабинета. Абверовец обладает звериной интуицией, здесь его не переиграть, это его поле; хитрости ему тоже не занимать. Значит, чтобы получить нужные ответы, предстоит действовать прямолинейно, грубо, по-простому.

Для верности, чтобы смыть следы недавних переживаний, Тимофей Романцев освежился колодезной водой. Критически посмотрел на себя в зеркало. От недавних переживаний не осталось и следа. Даже сам не ожидал, что его может так крепко тряхнуть. Не один месяц провел на передовой, знал, что может погибнуть каждую минуту, к чужой и к своей смерти относился обыденно: сегодня ты есть, а завтра тебя может не быть. А тут вдруг так тряхнуло, что до сих пор не может собраться. Вот что делает с человеком кабинетная работа: успел отвыкнуть от свиста пуль и разрывов снарядов.