Владимир Гриньков - Президент не может умереть

Хомутов встряхнул головой.

— Нет, нет. Это исключено.

— Почему? — не мог взять в толк Уланов.

— Меня нету, понимаешь? Хомутов Павел Иванович числится среди жертв покушения на президента Фархада. Посмертно награжден орденом Красного Знамени и каким-то еще джебрайским, не помню уже — каким.

— Но ты же жив!

— Жив, потому что погиб не я, а президент, но об этом не знает ни одна душа, кроме меня, секретаря президента, а теперь еще и Бахира. Но и тот представляет себе события довольно смутно.

Он махнул рукой — что говорить, забудем.

— И что теперь? — спросил Уланов.

— Не знаю. В Джебрай мне дорога заказана, в Союз тоже. Что ж… мир велик. Фархад умер — ну, а мне предстоит начать все с начала. С чистого листа, — он смеялся, а глаза оставались печальными. — Это, оказывается, не так страшно, Дима — все начинать сначала. А за спектакль на аэродроме еще раз извини. Не хотел перед твоим напарником раскрываться. Так лучше — ты просто подчинился силе оружия, и спроса с тебя никакого. Кто захватил вертолет? Какой-то полоумный джебраец. А о Хомутове — ни звука.

Уланов кивнул, соглашаясь.

— Ну и все, я пойду, — сказал Хомутов. — Пора.

— Надо же, — пробормотал Уланов. — Как все это повернулось… Эх, жизнь!

Чтобы не растягивать прощание, Хомутов резко отстранился, крикнул в чрево вертолета:

— Амира! Уходим!

Девушка безмолвно выскользнула из темного проема. И тут Уланов вспомнил наконец главное, что собирался сказать.

— Людмилу в Союз вывезли. Ты знаешь об этом?

Хомутов хмуро кивнул. Он вспомнил вестибюль госпиталя, портрет Люды в траурном крепе, слова Агафонова: «Мы подготовили ее к отправке». Это было так болезненно, что он отвернулся, чтобы Уланов не видел выражения его лица.

— Тебе это, наверное, безразлично теперь?

Хомутов опустил голову.

— Ее уже не вернуть. Что толковать об этом.

И пошел прочь. Потрясенный Уланов вдруг понял, что Хомутов ни черта не знает, и захлебнулся криком:

— Паша! Паша!

Хомутов остановился. Лицо его было безжизненным.

— Она жива! Ее вывозили в Союз через аэродром в Бергаше, это было совсем недавно, и я перебрасывал ее в Бергаш под надзором гэбэ!

Хомутов недоверчиво молчал.

— Она жива! — упрямо повторил Уланов.

И тогда Хомутов засмеялся. Сначала осторожно, словно еще не веря, потом все увереннее и громче, и, глядя на него, Уланов засмеялся тоже, приговаривая:

— Жива! Она жива, Паша!

— Я поеду к ней!

— Но тебя же не впустят в Союз! У тебя никаких документов, тебя же нету вовсе, старый черт!

— А я через границу, как немецкий диверсант!

— Граница на замке, Паша. Там у нас пограничник Карацупа со своей верной овчаркой Джульбарсом.

— Я что, не найду приличной колбасы для собаки в свободном мире?

Они дурачились, и Хомутов постепенно возвращался к жизни.

Они опять обнялись.

— Давай, — сказал Хомутов. — Тебе пора.

Он отошел в сторону, глядя, как вертолет взлетает. Уланов сделал над площадкой круг и помахал на прощание рукой. Когда гул двигателя стих за холмами, Хомутов обернулся к Амире:

— Ну что, идем?

— Я возвращаюсь.

— Но почему? — изумился Хомутов.

Девушка промолчала.

— Тебе незачем туда идти.

— Ты — действительно не Фархад? — неожиданно спросила Амира.

Этот вопрос все Хомутову объяснил.

— Фархада больше нет. Он погиб несколько месяцев назад.

Амира смотрела недоверчиво.

— Это правда. Фархада заменил я, — Хомутов развел руками, невесело улыбнулся. — Но президент из меня, похоже, вышел никудышный. Недолго я правил. Теперь народ многострадального Джебрая получит нового вождя.

— Кого?

— Я думаю, это будет Бахир. Хорош отец народа, а?

— Они все из одной шайки, — проговорила Амира с ожесточением.

— Я понимаю — теперь ты будешь бороться с Бахиром, — кивнул Хомутов.

Он поймал себя на мысли, что ему бесконечно жаль эту девушку.

— Не стоит, — сказал он просительно. — Ты погубишь свою жизнь и ничего не добьешься. Один неглупый человек говорил мне, что президент не может умереть. И он прав, этот человек. После Фархада придет Бахир, после Бахира — кто-то другой. Они разные люди, но душа власти — одна, и с этим ничего не поделать. Так устроен мир.

Он говорил, зная уже, что не в силах ничего изменить.

Амира взглянула на него. На ее лице ничего не было, кроме одиночества и отчаяния.

— Я возвращаюсь, — твердо выговорила она.

Хомутов пожал плечами.

— Тогда позволь мне поцеловать тебя на прощание.

Девушка вспыхнула и с негодованием отстранилась.

— Почему бы и нет? — спросил Хомутов. — Должна же ты чем-то меня отблагодарить. Сегодня я спас твою жизнь.

Он пытался говорить серьезно, но в глазах прыгали озорные чертики.

— А твоя жизнь — это важно. Хотя бы для тебя, если ты собираешься добраться до глотки Бахира.

Не поняв иронии, Амира не отстранилась, когда он осторожно и нежно поцеловал ее, ощущая как пахнет миндалем ее бархатистая кожа.

— Прощай, — сказал Хомутов.

— Прощай, — отозвалась Амира через плечо и торопливо зашагала в сторону Джебрая.

Хомутов проследил за тем, как она перебралась через высохшее русло, повернулся и неспешно побрел через сопки, поросшие кустиками песчаных злаков.

Путь предстоял неблизкий — и стоило поберечь силы.