Сергей Зверев - Этому в школе не учат

Голосовкер Я. Э., поэт-переводчик и историк литературы, арестовывался за троцкистскую деятельность: «Советский строй — это деспотия, экономически самый дорогой и непроизводительный порядок, хищническое хозяйство».

Кузько П. А., писатель, ранее примыкал к эсерам: «В результате войны гегемония компартии падет и уступит место гегемонии крестьянской партии, которая создаст новую власть и освободит народ от колхозов».

Краснов П. Б., журналист: «Я готов терпеть войну еще хоть три года, пусть погибнут еще миллионы людей, лишь бы в результате был сломлен деспотический, каторжный порядок в нашей стране».

Федин К. А., писатель, до 1918 года был в плену в Германии, поклонник «немецкой культуры»: «Все русское для меня давно погибло с приходом большевиков. Отдав свою честь, превратившись в нищих и прося рукой подаяния, — вот в таком виде мы сейчас стоим перед Америкой. Ей мы должны поклониться и будем ходить по проволоке, как дрессированные собаки».

— Да, хороши наши властители дум, — покачал я головой.

— Это еще цветочки. Вон братья Старостины — легендарные футболисты «Спартака», кумиры молодежи. Когда ополченцы своими телами не давали немцам прорваться к Москве, эти спортсмены чуть ли не открыто заявляли, что эвакуироваться не собираются, и озабочены только их руководящим положением в русском спорте при немецких хозяевах. Учили немецкий язык, копили продовольствие, скупали золото и валюту. А когда немцев отогнали от столицы, стали торговать вместе с военкомом бронью от призыва, прописывали за мзду в Москве мошенников и воров. Знаешь, сколько мрази их услугами воспользовалось?!

— И что, тоже сошло с рук?

— Не сошло. Лес пилят. А остальные пока балаболят про второй фронт, злокозненные колхозы и еврейское засилье в культуре. Или походным женам ордена дают. Если бы такое году в тридцать шестом вылезло, думаю, в ГУЛАГе народу сильно прибыло бы. Чтобы за языком следили. Но времена изменились. Слишком тяжелые испытания нам выпали. Слишком важен вклад каждого в войну. Так что теперь живем по принципу — многое прощаем, лишь бы человек делал дело. Грамотный командир сейчас на вес золота. Так что бог с ним, с его походной женой. И писатель-пропагандист тоже много пользы приносит острым пером, значит, можно ему трусливые и подлые разговоры простить, пока он реально вредить не начал. Ну, а с вредителем разговор особый.

— И чего, эту докладную в корзину? — кивнул я на мой рапорт.

— Зачем в корзину? — удивился Вересов. — Зарегистрируй в секретке. И в папочку вложим. Может, когда папочка и понадобится.

В кабинет постучались. Зашел взволнованный капитан Трофимов — брутальный двухметровый атлет.

— Агент Лютый вышел на связь по коду «Азимут»! — сообщил он взволнованно.

— Выкладывай. — Вересов аж выпрямился.

— Из Егорьевска сообщили. Там у них пыль, дым, стрельба. Они, знаете ли…

— Поехали. — Вересов поднялся с кресла. — По дороге доскажешь!..

Агенты абвера Лунь и Сивуш мирно шествовали по Егорьевску. Недалеко от грандиозного белоснежного пятикупольного четырехстолпного храма Александра Невского, переоборудованного под кинотеатр, их уже второй раз остановил милицейский патруль. Документы у военных проверять не стали — без крайней необходимости таких прав у милиции нет. Но въедливо поспрашивали, кто, откуда и как.

Когда милиционеры отправились дальше, у Сивуша нервно задергалось правое веко.

Нужно было искать попутку до столицы. В поисках таковой Забродин и Сивуш по широкой Советской улице дошли до невзрачного двухэтажного кирпичного здания.

— Вот волки где окопались, — сплюнул зло Сивуш, прочитав вывеску «Отдел НКВД Егорьевского района».

Там у дверей маячили два автоматчика в милицейской форме.

— Надо бы их навестить. — Забродин упер ствол пистолета в бок напарника. — Не дергайся! Пристрелю!

И тут же крикнул милиционерам:

— Товарищи, сюда! Это немец!

Забродин знал, что Сивуша в Москву тащить опасно — он непредсказуем, и неизвестно, какие еще инструкции получил в абвере. Вязать его надо здесь и сейчас. И решил воспользоваться подвернувшимся случаем.

— Ах ты, сука! — Сивуш неожиданно лягнул Забродина каблуком сапога по голени и рванулся вперед. Лихо перепрыгнул через груду пустых деревянных ящиков рядом с проезжей частью.

Забродин выстрелил ему вслед. Сивуш упал, держась за продырявленную ногу. Перевернулся, присел на асфальте. В его руке возник «Вальтер».

Автоматчики около райотдела сообразили, что происходит нечто экстраординарное и непонятное. А в таких случаях действует главный милицейский принцип: держать и не пущать. И вот один милиционер уже прицелился в Забродина. А второй бежал к Сивушу, вскинув ППШ.

Сивуш резко поднял пистолет. Стрелял он метко и имел все шансы попасть в Забродина. На его беду или счастье, оказавшийся в самом центре перестрелки случайный капитан-танкист футбольным ударом ноги выбил у него оружие.

Забродин отбросил свой ТТ, поднял руки и сказал автоматчику, державшему его на мушке:

— Срочно доставьте меня к начальнику отдела НКВД. Это компетенция военной контрразведки. Да, и с тем поаккуратнее. У него в воротнике яд зашит.

Хотя Забродин был уверен, что ядом Сивуш не воспользуется. Взбрыкнуть и затеять стрельбу бывший полицай от отчаяния мог. Но только не самоубиться. Зря абверовские хозяева на это рассчитывали.

Начальник Егорьевского отдела НКВД выслушал Забродина. Долго объяснять ничего не пришлось. У майора были четкие инструкции на такие случаи. Поэтому он приказал расстегнуть наручники на запястьях пленного. И набрал контактный телефон Управления особых отделов НКВД СССР.

До Егорьевска мы добирались часа три, с трудом обгоняя бесконечные военные колонны — грузовики, танки. Битва под столицей давным-давно закончилась, но через Московскую область уходили на фронт вновь сформированные подразделения и резервные части.

В Егорьевске мы с Вересовым прошли в просторный кабинет службы райотдела НКВД, где нас ждал Забродин. Во избежание эксцессов его стерегли двое милиционеров, которые исчезли при нашем появлении. Теперь пленный был не их заботой.

— Жив! — Вересов крепко обнял парня. — Я знал, тудыть твою перекатом через заднюю ляжку! Знал, что выползешь!

— Ну да, — хмыкнул Забродин. — Рожденный ползать везде проползет.

— Э, нет. Ты летать рожден, сокол ты наш сталинский. Это мы тебя ползать заставили. В крови и грязи. Но иначе нельзя было, Коля… Ну что, поехали!

Мы расселись по машинам. В нашу «Эмку» усадили Забродина. А в специальный крытый грузовик кинули его напарника — очередной абверовский экземпляр для внутренней тюрьмы на Лубянке. Похоже, фигура интересная…