Николай Прокудин - Последняя обойма

Рассказывая о недавно произошедшей в кабинете командира Отдельного вертолетного полка пьянке, в которой приняли участие генерал Воронов, полковник Максимов и молодая девица по имени Жанна, подполковник Соболенко вложил в пылкую речь все имеющиеся у него в запасе восклицания и междометия. Красочно и с удивительными подробностями он описал свое удивление и возмущение, когда завернул к Максимову по важному делу, а застал в его кабинете «безудержное употребление крепкого алкоголя» и едва ли не оргию с развратной девицей.

Слушая подчиненных, командующий авиацией с каждой минутой мрачнел.

Наконец, его терпение лопнуло.

— Ну, вот что! — хлопнул он ладонью по столешнице. — Никаких скороспелых выводов до окончания поисково-спасательной операции не делать! Никаких слухов не распускать! Ясно?!

Опешив, ЧВС с парторгом поднялись и вытянулись по струнке. Филатов слыл человеком спокойным, выдержанным. Но как известно, таких людей лучше не испытывать и не доводить. Как говорится: чем труднее воспламеняется порох, тем быстрее и ярче он сгорает.

— А теперь идите и занимайтесь своими прямыми обязанностями, — закончил Филатов.

Покинув кабинет командующего армией, член военного совета и парторг направились по коридору к выходу из штаба.

У двери, завидев генерала, застыл по стойке «смирно» один из дежурных по штабу — молоденький сержант с автоматом.

— Послушай, — резко остановившись, повернулся к парторгу Чесноков, — а ведь командующий прав.

— В чем? — не понял Соболенко.

— В том, что мы должны заниматься прямыми обязанностями. Пошли…

Член военного совета решительно вернулся в основной коридор, но на этот раз повернул не в левое крыло, где располагался кабинет командующего, а шагнул вправо.

— Видишь ли… — говорил он на ходу, — если мы с тобой заподозрили человека в измене, то должны с предельной четкостью донести свою точку зрения до командования. Согласен?

Соболенко никогда не спорил с начальством.

— Так точно, товарищ генерал, — подобострастно закивал он и промокнул платком вспотевший двойной подбородок. — Но что делать, если у командования свой взгляд на объект нашего подозрения?

— В этом случае, Соболенко, надо сразу обращаться в Особый отдел. Там обязаны прислушаться к нашему мнению…

ДРА; район в семи километрах к юго-западу от селения Руха

Много чего Воронов испытал за долгую службу в военной авиации, а вот катапультироваться до сего дня не приходилось. Да и какое катапультирование, если львиную долю налета он имел на вертолетах?

В теории данный процесс был известен ему до последних мелочей, но теория всегда остается набором сухих строчек инструкций и монотонных наставлений бывалых преподавателей. Вся эта скукота, как правило, порождает в голове сумбур, недоверие и провокационные мыслишки типа: со мной этого никогда не случится; а если и не повезет, то все пройдет гладенько. Когда же наступает необходимость испытать это «удовольствие», реальные ощущения сразу расставляют все по местам.

Вот оно. Произошло. И черт его знает, что там будет дальше.

После принятия решения катапультироваться Андрей убрал с педалей ноги, сгруппировался и рванул вверх два красных поручня.

С этого момента все делала автоматика.

Отстрелился фонарь кабины; тут же за спинкой кресла щелкнули небольшие пиромеханизмы плечевого и поясного притяга летчика, обеспечив правильную исходную позу; голени захватили и приподняли фиксаторы ног; еще один пиропатрон бабахнул на защитном шлеме летчика, принудительно опустив на его лицо защитное темное стекло. В завершении этой дружной какофонии снизу сработала первая ступень энергодатчика КСМ, и кресло двинулось по направляющим рельсам вверх…

Через секунду под сиденье кресла будто пнули чем-то большим и массивным — оно резко ускорилось, а оставшийся без пилота самолет пошел вниз.

Тотчас снова затараторили пиропатроны. Один отстрелил заголовник, расчищая путь спасательному парашюту. Второй перерубил резаками притяги пояса, плеч и ног, освободив пилота от крепких «объятий» кресла.

И тут началось. Тяжелое кресло под действием отдачи отстрела заголовника ухнуло к земле, а наполнявшийся купол парашюта подхватил Воронова и, как ему показалось, унес куда-то ввысь.

На самом деле движения вверх не последовало. Андрей покачивался под раскрывшимся куполом, гул двигателя осиротевшего самолета отдалялся, покуда не раздался громкий хлопок — машина врезалась в один из склонов и взорвалась.

Воронов осмотрелся.

Купол наполнился правильно, без перехлестов, стропы были целы, подвесная система в порядке, снизу на длинном фале болтался ранец с аварийным запасом.

От серии разрывов пиропатронов в ушах звенело, а поясница немного ныла от перенесенной перегрузки. Но более всего поражали тишина, наступившая после оставления самолета, и ощущение, что ничего не происходит. Андрей находился в толще облаков, со всех сторон его обволакивала белая матовая мгла, по которой невозможно было определить, двигается он куда-нибудь или завис на одном месте.

Через несколько секунд, когда внизу сквозь липкое марево проявилось продолговатое темное пятно, это ощущение исчезло. Пятно плавно увеличивалось в размерах и становилось четче. Наконец, оно превратилось в вершину длинного хребта с еле заметной неровной тропинкой на лысом каменистом склоне.

Вскоре Воронов почувствовал нараставшее беспокойство и стал осматривать открывавшийся все дальше и дальше рельеф. Внизу простиралась чужая территория — на многие километры вокруг не было ни одного советского блокпоста, ни одного гарнизона, ни одной укрепленной высотки. Только хребты, склоны и ущелья, подконтрольные боевикам Ахмада Шаха Масуда. Пока Андрей спускался сквозь непроглядную облачность, сохранялась уверенность в том, что его никто не видит, теперь же он висел под куполом парашюта абсолютно беззащитный.

Возможно, в эту минуту за ним следили моджахеды и обсуждали план захвата в плен…

Приземление произошло на относительно пологий склон, метрах в сорока от края уступа, за которым зиял обрыв. Ткнувшись ступнями в рыхлый грунт, Воронов намеренно повалился на бок и принялся подтаскивать нижние стропы, чтоб ветер не стащил его к краю. То, что было под обрывом, пропастью назвать было сложно, тем не менее свалиться туда и кувыркаться по камням не хотелось.

«Вот и закончился мой разведывательный полет», — невесело подумал Андрей, оглядываясь по сторонам.

Вокруг не было ни души, но время терять не следовало.

Приземление прошло удачно: руки и ноги были целы, позвоночник после перегрузок катапультирования пришел в норму.