Андрей Константинов - Выдумщик (Сочинитель-2)

Отсмеявшись, Катя промокнула платочком глаза и снова посерьезнела:

— Да, товарищ журналист, не ожидала… Все-таки — живем мы в каком-то абсолютно сумасшедшем мире, где все давно с ног на голову перевернулось… Сколько нормальных, абсолютно приличных в прошлом ребят в «братву» подались, бандитствуют теперь… А ты со своей разбойно-кидальной биографией — про организованную преступность пишешь, призываешь бороться с мафией. Дурдом, да и только…

Андрей пожал плечами:

— Ну, во-первых, грехи молодости я уже частично искупил созидательным трудом, во-вторых, об оргпреступности я стараюсь все-таки писать объективно — как раз потому, что понимаю, насколько неисповедимы пути Господни, насколько часто людей приводит в бандитизм случай… Для меня ведь «братки» — несмотря на мои собственные убеждения — остаются людьми… Они ведь к нам не с Марса прилетели… У каждого — своя судьба. Они чьи-то сыновья, чьи-то братья, чьи-то любимые… Я не оправдываю их, но понять пытаюсь, пусть у меня это и не всегда получается… Права ты и в том, что и у меня могла судьба по-другому совсем сложиться… После Ливии — не возьми меня в газету — еще неизвестно, кем бы я был… Бог упас, наверное… Хотя упас меня Создатель относительно — были моменты, и очень неприятные, когда меня запросто в камеру упаковать могли, и журналистское удостоверение не помогло бы… Кстати сказать, то, чем мы сейчас с тобой заняться пытаемся — тоже может неоднозначную реакцию у правоохранительных органов вызвать… Даже только то, что я с тобой, особой, находящейся в розыске и живущей по липовым документам, общаюсь — даже это, считай, преступление… Статью-то «о недонесении» никто не отменял… А ух если мы реальную «бяку» Антибиотику состроим — и если об этом родная милиция узнает… Сама понимаешь… Вот поэтому-то мы и должны сработать очень тонко, ювелирно, чтобы комар носа не подточил… Чтобы все было, как доктор выписал… Чтобы никто ничего не понял… Выдумать такую «разводку» очень сложно, но я почему-то уверен, что у нас все получится… При одном условии — если ты не будешь упираться и начнешь выдавать мне всю информацию, которой обладаешь… Вплоть до разных мелочей… Понимаешь?

Катя молча кивнула, посмотрела в глаза Обнорскому долгим взглядом и вдруг неожиданно погладила его по щеке чуть подрагивавшими пальцами…

После этого разговора в ресторанчике «Капри» все изменилось — Катерина пошла на «инициативное сотрудничество» и буквально забрасывала Андрея самой разной информацией, он еле успевал ее записывать и систематизировать… Психологическая «уловка» Обнорского сработала — когда он рассказал о некоторых сомнительных эпизодах из собственной биографии, Кате стало легче рассказывать ему об «империи» Антибиотика, ведь в этой «империи» до недавнего времени жила и она сама… И не так-то просто было ей решиться рассказывать о своем бывшем «бандитском доме» человеку, который ей нравился и который этот «дом» ненавидел уже тогда, когда она работала на его благо… И только странный каприз судьбы вырвал Катерину из ее среды и заставил многое переосмыслить… Катя чисто по-женски переживала сначала, что Серегин может ей не простить ее прошлого, особенно когда узнает разные детали и подробности — да, он прав, в подробностях-то вся суть и заложена, именно детали выстраивают образ… Одно дело, когда Андрей просто знал, так сказать, «вообще», про то, что Катя что-то там делала в бандитском бизнесе… И совсем другое — конкретная информация… Такая информация вполне может изменить отношение к ее носительнице… Обнорский ведь действительно умеет анализировать, и он наверняка сумеет вычислить по Катиным рассказам и ее конкретные прошлые дела…

Нельзя сказать, что и сам Серегин не задумывался над всеми этими моральными аспектами. Чего скрывать — очень многое в Катиной информации его напрягало и шокировало, но, к его чести, он никак этого не показывал. В конце концов Андрей решил для себя так: Катерина, которая была до гибели Челищева и Званцева, и нынешняя Катя — это две разные женщины. И все, точка. Попрекать женщину ее прошлым — последнее дело. К тому же Обнорский вообще считал, что женщинам можно простить гораздо больше, чем мужикам, особенно российским женщинам… времен распада советской империи. Им было гораздо тяжелее, чем мужчинам — в мире, где в чудовищном водовороте перемешались Добро и Зло, где государство утратило общественную мораль и какую бы то ни было идеологию…

Чем больше фактов — и довольно угрюмых, надо сказать, фактов — узнавал Андрей из Катиного прошлого, тем больше он ее жалел. И это была не брезгливая жалость чистоплюя, а жалость нежная, жалость сродни той, про которую русские бабы испокон веков говорили так: «Жалеет — значит любит». Сам Обнорский, наверное, затруднился бы сформулировать четко свое отношение к Кате. Она ему нравилась как женщина, он был ею увлечен, он испытывал к ней нежность, которая порой перехватывала дыхание, он ее жалел, он ее хотел, в конце концов, хотел почти постоянно…

Но было ли это все любовью? Сложно сказать… Наверное, в то время было бы просто некорректно ставить вопрос таким образом — все-таки Катя и Андрей находились в очень нестандартной ситуации. К тому же судьбы их пересеклись совсем недавно… К тому же с некоторых пор Обнорский стал вообще побаиваться слова «любовь», слишком уж оно было ответственным, это слово… А все женщины в жизни Андрея, которым он говорил «люблю» (или мог бы сказать это), принесли ему кроме незабываемых счастливых часов и дней, очень много боли… Впрочем, и Обнорский доставил им много горя, поэтому неизвестно еще — что было Андрею тяжелее вспоминать: боль собственную или боль, причиненную им самим… Ну и, кроме того, имелось еще одно важное обстоятельство…

Как бы там ни было, но «дело» со скрипом сдвинулось с мертвой точки — Обнорский тщательно сортировал и обрабатывал получаемую от Екатерины информацию. В одно досье он собирал сведения о коммерческих структурах Палыча, в другое — психологические характеристики «персоналий» из окружения Антибиотика, в третье — данные о противниках (явных и потенциальных) «империи» Говорова… Катя знала многое, поэтому иногда казалось, что работе Серегина не будет видно конца… Но Обнорский и Цой ведь прилетели в Стокгольм всего на две недели, которые пролетели очень быстро…

Когда до отлета Андрея в Петербург оставалось два дня, Обнорский спросил Катерину (после очередного сеанса утомительного «дебрифинга», закончившегося глубокой ночью):

— Кать… Важный вопрос, который мы с тобой забыли обсудить: какими финансовыми средствами мы располагаем?

— В каком смысле «мы»? — несколько раздраженно ответила вопросом на вопрос Катерина.