Андрей Константинов - Выдумщик (Сочинитель-2)

Но тут уж на дыбы встала Катя — она устроила Андрею настоящий скандал и заявила, что предстоящие поездки Серегина в Стокгольм должны рассматриваться как «служебные» (в рамках работы «концессии Анти-Палыча»), а потому оплата перелетов не является личной проблемой Обнорского… К этому Катерина добавила, что щепетильность — это, конечно, хорошо, но она не должна перерастать в идиотизм… Андрей вякнул было, что он, вообще-то, собирается наведываться в Стокгольм не только по «служебной» надобности, но и по личной, однако Катя решительно поставила в дискуссии точку, заявив, что в этом случае стоит рассмотреть на собрании концессионеров вопрос о наложении моратория на «личную надобность гражданина Обнорского». Серегин на такую жертву, естественно, не согласился — и в результате ему была вручена сумма в пять тысяч долларов на транспортные и оперативные расходы… Андрей было попытался написать расписку в получении денег, на что в ответ Катя рекомендовала ему пообследоваться у психиатра. Обнорский намек понял, ломаться перестал, спрятал деньги в карман, но при этом спросил со вздохом:

— Ну, и что мне теперь отвечать людям, если меня спросят однажды — брал ли я когда-либо «бандитские деньги»?

— Скажешь, «брал, но по служебной надобности»! — отрезала Катерина. — И вообще, лучше бы ты щепетильность в некоторых других вопросах проявлял…

— Это в каких же? — удивился Андрей.

— В личных! — нервно ответила Катя.

— Пардон… Не понял… — помотал головой Серегин, хлопая глазами.

Катерина, надувшись и налив глаза слезами, долго не желала ничего объяснять — но Обнорского «заело», он насел на нее всерьез, словно бульдог, и где-то минут через сорок Катю все же прорвало. Она заявила, что иллюзий по поводу Серегина никаких не строит, что он — законченный бабник, которому уже наверняка не терпится поскорее вернуться в Питер к своим многочисленным «истомившимся в долгом ожидании шлюхам и журналюхам». Обнорский «выпал в осадок»!

Посоображав немного, он задал очень «умный» вопрос, нетактично сопровождаемый дебильным смешком:

— Постой, Кать, постой… Ты что, ревнуешь меня, что ли?

— Я? Тебя?! — Катерина аж подпрыгнула и с непередаваемым презрением очень твердо и очень неубедительно ответила: — Было бы кого… Очень надо…

Андрей почесал «репу», устало вздохнул и начал выяснять — почему его, собственно, «записали» в бабники и о каких «шлюхах и журналюхах» идет речь?

Жесткий «прессинг» дал результаты минут через тридцать — Катерина «колонулась», что накануне ночью пролистала «для общего развития» записную книжку Обнорского, «сплошь исписанную бабскими телефонами».

Серегин остолбенел:

— Ты рылась в моей записной книжке?! А зачем? Боже ты мой… Катя, но ведь это просто непорядочно… Это же просто… просто уму непостижимо…

— Да? А как ты в сауне «Гранд-отеля» в мой медальон залез? Это порядочно было? — немедленно отпарировала Катя.

Андрей даже руками развел:

— Ну, Катя… Это же совсем другое дело!

— Вот и у меня «другое»! — ее логика была даже не железной, а, скорее, чугунной.

Обнорский начал что-то объяснять, рассказывать, доказывать, взывать — в общем, повел себя очень глупо и чуть было не довел Катерину до истерики. Хорошо еще, что Андрей вовремя вспомнил высказывание одного своего бывшего сослуживца, старого «переводяги» майора Доманова (большого специалиста в женской психологии): «Если баба ревнует — словами ей уже ничего не объяснишь и не докажешь, даже пытаться не стоит. Доказывать всю несостоятельность ее подозрений нужно руками, губами и другими частями тела — короче, волочь ее в койку, невзирая на сопротивление и слезы».

Воплотив завет дяди Бори Доманова в жизнь, Обнорский (в который уже раз) убедился в мудрости и огромном жизненном опыте «старого майора»… Позже, уже в перебуравленной напрочь постели, Серегин заверил Катю, что ни к каким «шлюхам и журналюхам» не рвется, и вообще, — она, Катя, такая женщина, с которой никто сравниться не может ни по каким параметрам, а поэтому он, Обнорский, собирается проводить дни в аскетическом томлении и в трепетном ожидании следующей поездки в Стокгольм.

Кажется, он все-таки сумел убедить Катерину в своем целомудрии — более того, Андрей даже сам себе почти поверил… Странное дело — Обнорскому было почему-то очень приятно, что Катя его ревнует… Хотя — то ж здесь странного, многие, наверное, согласятся с тем, что любовные утехи после сцен ревности бывают особенно жаркими… Если, конечно, выяснение отношений не перерастает в мордобой.

В общем, прощальная ночь в Стокгольме прошла бурно, а поэтому утро, конечно, наступило недопустимо быстро…

Андрей с Катериной договорились так — Обнорский прилетает в Стокгольм к Новому году, недельки на полторы. Серегину ведь нужно было, в конце концов, и для родной газеты поработать… Они решили поддерживать связь в одностороннем порядке, то есть звонить должен был только Андрей Кате в условленное время и в условленные дни, и только с переговорных пунктов или совсем «левых» телефонов… Обнорский не очень верил в то, что его служебный и домашний телефоны постоянно прослушиваются, но все же рисковать не стоило… Мало ли бывает глупых случайностей — из них, считай, вся жизнь состоит…

Утром, 16 декабря Ларс Тингсон забрал с гостеприимной виллы газеты «Экспрессен» прекрасно выспавшегося жизнерадостного Цоя и невменяемого Обнорского и повез ребят в аэропорт. Перелет до Петербурга в памяти Серегина не отложился: сразу после прощания с Ларсом Андрей то ли уснул, то ли упал в обморок — в общем, вплоть до пограничного контроля в Пулково Игорь кантовал его, как куклу. Вернувшись в Питер и, наконец, отоспавшись, Обнорский полностью погрузился в свои журналистские дела, не забывая, однако, и о «концессии». Свободного времени у него не стало в принципе — он забыл напрочь и о книжках, и о фильмах, и о театрах, и даже о знакомых женского пола. На «личной» жизни пришлось поставить крест — впрочем, Обнорского, постоянно вспоминавшего стокгольмские ночи, это обстоятельство не особо удручало.

Каждый день у Серегина проходил по одному и тому же распорядку: с десяти утра и до восьми вечера «работа в редакции», с девяти вечера и часов до трех ночи «работа дома»… По субботам и воскресеньям Андрей, правда, в редакцию не ездил, но это ничего не меняло — он сидел дома и чертил схемы, составлял досье, проигрывал в голове десятки вариантов разных комбинаций… Всю первую неделю Серегин лишь систематизировал и сортировал информацию, полученную от Кати, сопоставлял ее с досье, оставшимся от Сереги Челищева, и со своими собственными данными. Работа эта была очень кропотливой, муторной и не очень интересной, но Андрей делал ее скрупулезно и тщательно, помногу раз перечитывая и переписывая разделы, посвященные организациям и «персоналиям», составлявшим «империю» Виктора Палыча.