Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Сейчас я наделаю много ошибок, думал я. Но зато впервые испытаю, что такое полная свобода, когда ничего не боишься и не жалеешь себя.

Я стал выбираться наверх. Обошел на почтительном расстоянии могилу, свернул немного в сторону, к замшелому стволу старого дерева, окруженного, словно колючей проволокой, кустами малины. Царапая руки, раздвинул ветви и нащупал горловину банки с кислотой. Надеюсь, не выдохлась, подумал я.

Особняк Родиона казался слепым из-за ставней, которыми были наглухо закрыты окна. Между стволов деревьев пробивались лучи фонарей, стоящих вдоль главной аллеи. Я сделал всего несколько шагов по направлению к ней, как меня догнала Татьяна и взяла за руку.

– Подожди, надо поговорить!

Я остановился, бережно прижимая банку к груди.

– Зачем тебе это? – спросила она.

– Пельмени поливать буду, – ответил я.

– Я обязана довести это дело до конца, – произнесла Татьяна. В ее голосе уже не было прежнего металла. – Я обязана защищать Родиона. От уголовников, от милиции – от кого угодно. Обязана, понимаешь?

– Понимаю, – охотно признался я. – Не дурак.

– И потому документы должны были попасть в мои руки, а не в твои, – оправдывалась она, заглядывая мне в глаза.

– Значит, это была твоя идея – магнитофонная запись, налобная повязка, сырой подвал? – на ходу спросил я, вытаскивая из кармана желтую повязку и делая вид, что вытираю ею нос. – Ты сговорилась со Столешко и заманила меня в ловушку?

– Да какое это сейчас имеет значение? Мы получили документы! Мы вырвали у этого оборотня жало. У него теперь ни лица, ни документов!

– Танюша, – тихо произнес я, – а у тебя есть настоящее лицо? Ты когда-нибудь отдыхаешь от работы? Когда-нибудь бываешь сама собой, чистой от лжи и игры?

– Все уже кончено, Стас! – взмолилась Татьяна. – Расслабься же ты наконец! Я вызвала милицию. Панин будет здесь с минуты на минуту. И Родион с Ледой вот-вот подъедут.

– И вы начнете ловить Столешко и Филю, как тараканов в темной комнате?

– Это не твое дело! Мы, а не ты, о них позаботимся! Это наша работа! Ты мешаешь профессионалам!

– В вашем профессионализме я успел убедиться, когда дважды едва не загремел за решетку. К тому же у меня свои счеты с Филей.

– Ты не сможешь войти в хозяйский дом! Охранники будут стрелять без предупреждения, и твой красивый порыв закончится очень плачевно… Господи, какой же ты упрямый!

– Ну? – произнес я. – Почему же ты не угрожаешь мне пистолетом? Давай доставай свою игрушку!

– Тупица, – тихо произнесла Татьяна. – Упрямый осел.

– Ты очень точно меня характеризуешь…

– Что ты хочешь мне доказать?!

– То, что женщина становится некрасивой, склочной и грубой, когда пытается подменить собой мужчину.

– Что? – ахнула от негодования Татьяна. – Склочной и грубой?

Кажется, она пыталась влепить мне пощечину, но я вовремя закрылся банкой.

– Осторожнее, – предупредил я. – Это концентрированная серная кислота. Одна капля прожигает ладонь за семь секунд.

– Ну почему, почему я повстречала именно тебя, а не нормального человека! – со слезами в голосе произнесла Татьяна. От порыва ветра распахнулась входная дверь особняка, звякнул ключ, вставленный в замочную скважину изнутри. Это было знамение.

– Давай зайдем, – предложил я, – и я тебе в спокойной обстановке объясню, почему ты не повстречала нормального человека.

Татьяна не стала возражать и в расстроенных чувствах направилась к двери. Я поставил банку у крыльца и зашел следом за Татьяной в прихожую. На минуту мы застыли, как мраморные статуи, прислушиваясь к завыванию сквозняка где-то в каминном зале апартаментов Родиона. Было сыро и неуютно. Ничего, подумал я, наверху полно одеял.

– Ты помнишь… – не к месту начала вспоминать что-то хорошее Татьяна, но я не дал ей досказать и крепко обнял. Полагая, что мною движут безусловно нежные чувства, Татьяна сразу все мне простила и, считая себя прощенной, прикрыла глаза и подставила губы для поцелуя.

Я тотчас воспользовался ее беспомощным состоянием, провел рукой по груди и без труда извлек пистолет из кобуры. Татьяна не успела оценить, насколько мой поступок подл и коварен, как я мягко толкнул ее на поручень лестницы и быстро вышел вон, не забыв по пути вытащить из замка ключ. Чудовищный град ударов, сопровождаемый пронзительным визгом обманутой самки, обрушился на дверь, но я уже крепко подпирал ее плечом и проворачивал ключ на третий оборот.

Ужасные эпитеты неслись из-за запертой двери в мой адрес, среди которых «негодяй» и «мерзавец» были самыми ласковыми, но я удалялся от особняка настолько быстро, что очень скоро оказался во власти тишины поздних сумерек. Мысленно сочинив оправдательную теорию, что влюбленный мужчина – подневольный человек, не способный решать ответственные задачи, и потому на период активных физических действий должен изгонять из своего сердца всяческую амурную блажь, я избавил себя от угрызений совести и нежно погладил гладкую прохладную сталь спрятанного в кармане пистолета.

Когда я дошел до грота с его строгими арочными пролетами, двумя симметричными лестницами с белыми поручнями и балясинами, полого поднимающимися на открытую террасу с конусовидной крышей на колоннах, то почувствовал, как в груди что-то сжалось от тоски по безвозвратно ушедшей чистоте помыслов и надежд князя. Это легкое, нежно-розовое строение, которое князь хотел отдать под музыкальный салон, так и осталось недостроенным. Прекрасно разбирающийся в зодчестве и архитектуре, князь запутался в поисках нравственности. И в одном, и в другом все остановилось. Впрочем, моим утонченным чувствам не пришлось развиваться дальше.

Ослепительный свет фар фонтаном прошелся по стволам деревьев, выдавливая из них тонкие и длинные тени. Я услышал гул автомобильного мотора и отрывистые крики. Машина – кажется, это был «Понтиак» – медленно катилась по аллее. Я прижался к стволу дерева, но тотчас понял, что очень скоро буду заметен не хуже, чем суфлерская будка на сцене. Не теряя времени, я пригнулся и побежал к гроту. Чтобы не светиться на длинной и совершенно открытой лестнице, я нырнул в арочный пролет, откуда на второй этаж, в салон, вела винтовая служебная лестница.

В большой круглой комнате, пол которой был засыпан свежими, пахнущими сосновой смолой стружками, я присел у пустой оконной рамы и сунул руку в карман, где лежал пистолет. «Понтиак», поливая все перед собой светом фар, поравнялся с гротом. Я думал, что машина поедет дальше, к тыльным воротам, но она круто повернула к гроту, проехала через строй молодых дубков и остановилась в нескольких метрах от лестницы. Хлопнули двери. Я увидел, как к гроту побежали охранники, огибая его с двух сторон. Все были вооружены винтовками.