Олег Гончаров - Юлька [СИ]

‒ Твой мужчина, как ты говоришь, не сумел сделать так, чтобы его женщина не села в тюрьму. А значит, он не твой мужчина, а просто ничтожество. Не мог я приехать. Совесть не пускала.

‒ Ладно, ладно, Юрка… Не говори глупостей. Я ведь знаю, как всё было. Как ты в нитку вытягивался, чтобы сделать хоть что-то. Ты мой мужчина и другого мне не нужно. Понимаешь? ‒ Юлька обхватила руками его шею и тихонько укусила за мочку, ‒ Глупый ты мой, Юрка. Седой, а глупый, ‒ Юлька вдруг соскочила с Юриных колен и не больно щёлкнула его по носу, ‒ Ты посиди, а мне на минуту нужно в душ. Я же в пути почти пол суток. Я мигом.

Через несколько минут Юлька действительно появилась в комнате с порозовевшей кожей, мокрыми волосами и абсолютно голая. Подойдя к опешившему Юре, она снова вжалась в него и, найдя его губы, начала медленно их целовать.

‒ Что мы делаем, ‒ только и смог прошептать Юра, подхватил на руки мокрую, напрягшуюся от непреодолимого желания Юльку и понёс её в спальню.

‒ Ты не поверишь, ‒ Юра перевернулся на спину и обнял Юльку, уютно устроившуюся у него под боком, ‒ Я ведь уже тогда знал, что так оно у нас и будет. Когда внёс посиневший комочек боли в сторожку. Искать случайности в нашей жизни, довольно глупая затея. У нас с тобой даже родинки на одном и том же месте. В пупках и по треугольнику на левых предплечьях. Это хорошие знаки.

‒ Ты веришь во все эти штуки? Может ты и по руке умеешь гадать? ‒ Юльку куснула его за сосок и показала палец в крови. ‒ Будем считать, что ты взял меня невинной. Я расшилась. Лёша сшивал, сшивал, а ты всё испортил. Вывод такой: или ты худеешь в некоторых местах, что никак не возможно, или, как и предполагал наш лекарь, мне придётся делать пластику. Что более реально.

‒ Прости, родная моя девочка. Я не подумал.

‒ Всё нормально. По крайней мере, теперь мы точно знаем, что нужно делать. Я немножко заработаю на ремонт пиписьки и лягу под ножик. Ты ведь не хочешь, чтобы к моим шрамам добавился ещё и шрам от кесарево сечения? Я хочу когда-нибудь родить нормально. Когда срок подойдёт.

‒ И где же моя красавица хочет немножко подзаработать? Сейчас очень сложно найти хорошую работу.

‒ У меня уже есть работа. Прости, но я должна объясниться. В колонии я дружила с племянницей одного крутого дядьки из мира криминала. Ну, или скажем так: почти криминала. Марина с подружкой одного важного злодея грохнула. Отмазать не смогли. Вот и тянула свои шесть лет рядом со мной. Через два года выйдет, я так думаю. А может и раньше. Ну, подружились, Маринка дяде своему обо мне чего-то нашептала. А он часто приезжал. Привозил денег начальству. Короче, нас с Маринкой не обижали. Жили мы тихо, сидели на попе ровно, норму делали. У нас даже комната своя была. Отдельная. Не по уставу, но то такое. Алесандр Юрьевич постарался. Девчонки, правда, завидовали, но тоже не трогали. Маринка всегда делилась по-щедрому. Под одеялом передачи не хавала. Не знаю, что он там во мне высмотрел, вот только задачи конкретные поставил. Иностранные языки, юриспруденция, риторика. Да много чего. К нам даже учителя по риторике специально два раза в неделю запускали. Ухохочешься… Дальше ‒ политика, экономика. Всего понемногу. Преподы даже из столицы приезжали на день-два. Короче, плотно он так меня пригрузил. По-взрослому. Это в последние два года. А ещё спорт, самооборона, владение оружием. Холодным и стрелковым. Много чего в нас с Маринкой напихали. И всё это, прикинь, на зоне. Представляешь вес какой у человека? Полковник наш перед ним в позе "чего изволите" постоянно стоял. В общем, как ни крути, а помог он мне здорово.

‒ Я так понимаю, теперь ты на службе у Климашонка… Дядька он действительно серьёзный. Толя к нему недавно пошёл.

‒ Да, я знаю. Сегодня виделись по поводу моих документов. Видос тоже не очень. Как и у тебя. Не пробовали не стареть? Или хотя бы не так стремительно? ‒ Юлька поцеловала Юре ухо и поднялась с кровати. ‒ Пошли в душ, красавец. Коньяк выставил, а не приглашаешь.

После пары рюмок коньяка оба немного захмелели и переместились на диван.

‒ Завтра не хочешь проехать со мной к Александру Юрьевичу? В Сосновку, ‒ Юлька хитро посмотрела на любимого и закинула за щеку кусочек шоколада. ‒ Дядя Саша хочет тебе предложение сделать. Деловое.

‒ Я с мутными не дружу, ‒ Юра налил в рюмки коньяк и прикрылся диванной подушкой. ‒ И тебе не стоит на эту дорожку выходить. Руки, ноги есть ‒ как нибудь заработаем. А если не получится здесь, поедем к соседям. У меня немецкий базовый А то, что он в тебя вложил, как ты говоришь, так ты же не просила. Это его проблемы.

‒ А вокруг, во власти, разве не мутные? Ты вот не знаешь, а дядя Саша скупал станки с твоего "Интеграла" по всем пунктам приёма металлолома. Вчера рассказывал. Потому и зовёт. Поговорить о судьбе завода.

‒ А нет завода. Растащили. Пара цехов, там оборудование уникальное стоит, пока не решились раскурочить и продать. А так… Почти ничего нет.

‒ Хорошо. Я тебе больше скажу. Может сговорчивей будешь. Недавно, в том месяце, если уж точно, люди Климашонка, Толик тоже принимал участие, через кипрскую фирму, наконец, выкупили завод у другой фирмы, которой власти этот завод продали по цене металлолома два года назад. Я так понимаю, дядя Саша хочет предложить тебе ответственную работу. Может директора, а может начальника ЦКБ. Не знаю. У него там в мозговом центре далеко не лохи сидят. Тебя тоже просчитали до мизинца. Но я тебе ничего не говорила. Лады?

‒ Ну и что, что купил? На восстановление завода, до полного цикла, не один год уйдёт. Это первое. И второе. Под что восстанавливать будем? Нет заказов, нет завода. Это же понятно. Всё что можно было, извини, просто просрали. Контракты перетекли в другие страны. Ловких людей в мире навалом. Свято место пусто не бывает. Теперь к соседям очередь с предложениями поставлять оптику, которую делали мы. Ну и дальше, по цепочке, Почти по всей номенклатуре. Мясорубки выпускаем, шампура, котелки для рыбалки…

‒ Тем более сходи. Если душа болит. А бизнес на грани фола, он разный бывает. Климашонок людей в бетон не закатывал. Так как, пойдёшь?

‒ Не знаю, Юлька. Не знаю. Нужно думать.

‒ Это от мыслей у тебя подушка приподнялась? ‒ захмелевшая Юлька стащила с колен Юры подушку и картинно всплеснула руками: ‒ Господи, какая прелесть! Неплохо думаешь. И почему мы ещё не в кроватке?

Через неделю Юлька поехала в столицу. Подтягивать риторику, а заодно присмотреть себе институт. Юра остался дома, поскольку после разговора с Климашонком, он как угорелый носился по городу, свозя на завод спасённые станки и оборудование, растасованные до поры до времени по гаражам и мелким фирмам принадлежащим Александру Юрьевичу.

В столице царил хаос, почему-то прозванный васильковой революцией. На перекрытом центре, от Площади до Бабаевского рынка стояли палатки, горели буржуйки, варили еду полевые кухни, а вдоль примитивного ограждения слонялись немытые революционеры и требовали от проходящих граждан и заезжих зевак курево. Везде висели коробки для сбора денег, звучала музыка, а на большой сцене, смонтированной на самой Площади, громко вещали сермяжную правду вожди, прилипалы, прихлебалы, искренне ошибающиеся и прочие заинтересованные лица. Не было в этой пёстрой, почуявшей запах заморских денег толпы, только революционных матросов, или, на худой конец, революционных казаков. Да и на революцию всё это было не очень похоже. Так, массовка, задачей которой было лежание в палатках и поедание продуктов, принесённых сердобольными горожанами.