Александр Тамоников - Пуля для карателя

В том, что случилось далее с господином Каминским, была и его, Ивана Таврина, толика заслуги. Слово «РОНА» становилось нарицательным — символ массового уничтожения. Даже немцы выражали недовольство. Сами не ангелы — но чтобы такая лютая жестокость к мирному населению… Возмущался вермахт, возмущались ветераны Первой мировой войны. Командующему 9-й армией был направлен протест на действия бригады «РОНА». Командующий отфутболил его обергруппенфюреру фон дем Баху. Последний пытался решить вопрос в рабочем порядке. Но бойцы Каминского отказались выполнять приказы «посторонних». Каминский посмеялся: что за чушь? Его подчиненные имеют право на мародерство — они ведь потеряли в России все свое имущество! Он явно зарвался, не понимал, что над ним сгущаются тучи. Он же непогрешим, получал награду из рук самого Гиммлера! Терпеть его бесчинства отказывались даже немцы. Фон дем Бах доложил о них по инстанции Гудериану — начальнику Генштаба сухопутных сил, попросил пресечь злоупотребления. У фон дем Баха не было полномочий — Каминский становился видной и влиятельной фигурой. Тут и пришлась очень кстати организованная Тавриным «утечка информации» с компроматом на Каминского. Некий офицер из русских по «секрету» сообщил сокамернику (оба сидели за драку), что комбриг Каминский на самом деле — давний агент НКВД, что было, кстати, чистой правдой, хотя со своим «неприличным» прошлым Каминский давно простился. Имелась даже справка Шадринского райотдела НКВД, но где ее сейчас искать? Слушок отправился куда следует. Информация гласила, что Каминский — агент НКВД, а зверствует и выслуживается перед немцами, чтобы усыпить их бдительность. Дезинформация сослужила добрую службу. Каминского арестовали (с формулировкой «за чрезмерную жестокость»), доставили в Лицманштадт (будущую Лодзь). Заседание военно-полевого суда носило формальный характер. Комбрига приговорили к расстрелу, и приговор привела в исполнение зондеркоманда СС под командованием Ханса Ботмана. Вместе с ним пристрелили начальника штаба Шавыкина, дивизионного врача. Личному составу, во избежание брожений, объявили, что это сделали партизаны, и даже показали изрешеченный пулями автомобиль. Брожений не было. Новым командиром 29-й гренадерской дивизии стал немец — бригаденфюрер СС Кристоф Дим. Заместителем остался полковник «РОНА» Георгий Белай. О судьбе Фролова Иван не знал. Вермахт требовал убрать из Варшавы отморозков Каминского, заменить чем-то более приличным, но решение пока не приняли…

Становилось не по себе — стальная удавка сжималась у горла. Он считал, что неплохо поработал в должности гауптмана. Удалось скомпрометировать руководство Восточно-мусульманского полка СС — за день до того, как его собрались перебросить на правый берег Вислы. Передислокацию отменили, часть наводнили дознаватели из СД. Дважды он путал карты частям 9-й армии, наносящим контрудары из северных предместий, по его дезинформации попал в «котел» под Ждалиным и прекратил существование усиленный САУ штурмовой егерский батальон. Целый выводок агентов абвера, заброшенных в тыл 1-го Белорусского фронта, не добрался до назначения, кто-то сгинул в болоте, других постреляли поджидавшие их солдаты войск НКВД по охране тыла действующей армии…

Его присутствие в Варшаве уже не играло роли — да и рацией он пожертвовал. Бойцы «РОНА» закончили осмотр и возвращались не солоно хлебавши. Сквер они заблокируют, это ясно. Иван решил рискнуть — сделал лицо «ящиком» и вышел из сквера. Размеренным шагом, помахивая сигаретой, он двинулся по тротуару в сторону улицы Ольбрыхской. Небрежно козырнул мотоциклистам, которые без интереса на него пялились и тоже козырнули. Слава всем богам, что без интереса! Обычный патруль, не имеющий отношения к тем, что сзади…

Он перебежал дорогу под носом вяло ползущего тягача, свернул в ближайший переулок, снова свернул, вышел на улицу Светаевскую, где стояли относительно целые дома и территория контролировалась частями фон дем Баха. Район не самый престижный, но тихий. За оконными переплетами тоскливо пиликала губная гармошка — последняя отрада немецкого солдата. Понуро висели в настенных держателях нацистские знамена. На стенах листовки, извещающие о комендантском часе и ужасе, последующем для тех, кто его нарушит. По краю проезжей части шли пехотинцы с серыми от усталости лицами. Бренчали полупустые патронташи, покачивались за спинами саперные лопатки. В пустых глазах солдат сквозило равнодушие. «Восстание подавят, — мысленно усмехнулся Иван, — но что потом делать с долбящейся в ворота Красной армией?» Он дождался, пока проследует пехота, снова перешел дорогу, свернул в глухую подворотню, проход в которую преграждала стальная решетка. Вернее, когда-то преграждала, а теперь калитка болталась на одной петле. Вошел во двор, обогнул воронку, приблизился к высокому крыльцу пятиэтажного жилого дома. Здесь никто не жил, хотя дом в целом сохранился. Эсэсовцы формировали «зону безопасности» и тех, кого не расстреляли, просто выгнали. Стены покрывались трещинами, обрушивалась кладка.

Подобное убежище имелось, наверное, у каждого сотрудника разведки — и не важно, на чью сторону он работал. Укромная квартира, где можно отсидеться, пережить пару-тройку неприятных часов или вообще раствориться в окружающем пространстве до «судного дня». Майору советской контрразведки требовалось время, чтобы подумать, проложить маршрут. Он вошел в подъезд, стараясь не хлопать дверью (так можно весь дом обрушить), поднялся по просевшей лестнице. Перила болтались, стены покрывались разводами трещин, теряли штукатурку. Он постоял у окна на площадке между этажами — «хвост» не тянулся. Об этой квартире никто не знал — во всяком случае, он на это надеялся. Поскрипывала крошка под ногами. Иван поднялся в глухой тишине, стараясь не чихать от обложившей носоглотку пыли. Одна из дверей на втором этаже выглядела прочно. Он извлек ключ, вставил в скважину. Пришлось применить усилие, чтобы оживить проржавевший замок. В квартире пахло плесенью, поскрипывал пол под ногами. Высокие потолки, но небольшие комнаты — эти квартиры неуловимо напоминали московские. В паре окон сохранились стекла. Из стен вываливался утеплитель, с потолка свешивалась какая-то труха. Все горизонтальные поверхности покрывал толстый слой пыли. На мебель было жалко смотреть. Но затертая тахта манила, как двуспальная постель. Он стащил с себя ранец, лег, с наслаждением вытянул ноги. Лениво подумал: между рамами лежит сверток с соленым мясом — если птицы не склевали, надо забрать…

Иван не собирался спать. Просто отдохнуть, привести в порядок мысли. Он таращился на люстру, с которой свисали сопли штукатурки, пытался активизировать мыслительный процесс. Свои дела он, в принципе, сделал, и вряд ли у контрразведки, когда он вернется, возникнут к нему претензии. Хотя кто их знает… Все было очень странно, ареста у своих боялись больше, чем провала у немцев. Но это пока не важно. Группа Каляжного ушла в Жолибож… У Шитова не было причин обманывать. И в суть задания Каляжного тот был посвящен. Благодаря безграмотному планированию мятежа генералы Армии Крайовой подставили всех: себя, своих бойцов, мирное население, а также подпольные группы левого толка, лояльные Советскому Союзу. В Варшаве находились несколько видных персон, заочно назначенных на важные роли в будущем польском правительстве. Эти люди пользовались авторитетом, могли сыграть ключевую роль в послевоенном устройстве Польши. Подобных фигур на политической арене было немного. Учитывая отношение большинства поляков к Советскому Союзу, это было важно. Насколько представлялось, речь шла о профессиональных подпольщиках Кшиштофе Хаштынском и Фабиуше Крынкевиче. Оба жили и работали в Варшаве — на конспиративных квартирах. Иногда выезжали из города, но неизменно возвращались. Издавали листовки, агитировали людей, создавали разветвленную подпольную сеть. Фашистам гадили, но в меру, чтобы не вызвать ответные действия с массовыми казнями. И вдруг восстание — как снег на голову. Кольцо мятежников вокруг Жолибожа — плюс внешнее кольцо, из карателей. Коммунисты-подпольщики — враги и для тех, и для этих. Как-то выкручивались, ушли в глухое подполье (и в буквальном смысле), слали нарочных за кордоны, прося вытащить — какой от них прок в этом подполье? К тому же Фабиуш Крынкевич (самый молодой в этой парочке) был близким родственником Петра Ярошевича — заместителя командующего 1-й Польской армии по политчасти.