Александр Тамоников - Нетленный

– Несите похоронную культуру в массы, – пожал я плечами. – Во всяком случае, в больших городах народ все чаще выбирает кремацию.

– А старые кладбища все равно разрастаются и душат города, – усмехнулась Варвара, – Клещихинское, Гусинобродское, Заельцовское, Северное, Чемское…

– Многих не устраивает сам процесс сжигания останков, – предположил я, – поэтому согласны пройти весь цикл унижений, связанных с традиционным погребением. Людей в этом трудно винить. Крематории – в больших городах. Никто не повезет в городской крематорий, допустим, умершую бабушку, для которой при жизни мысль о кремации – что-то дикое и кощунственное. Увы, других способов погребения рынок похоронных услуг пока не предлагает.

– Ну, почему же, – улыбнулась Варвара, – рынок развивается, предлагает самые экзотические способы. Чем тебе не нравится крионика? Тело помещают в криостат, охлаждают до минус 196 по Цельсию, и оно, не разлагаясь, может храниться вечно, пока ученые не придумают, как бороться с болезнью, которая тебя сгубила. Ты не покойник – ты «криопациент», звучит, да? Даже в России действует профильная фирма где-то под Сергиевым Посадом – плати тридцать тысяч долларов, тебя положат в сосуд Дьюара, где и будешь ждать светлого будущего. Согласись, для такого хорошего дела тридцать тысяч – не астрономическая сумма?

– Ну, не знаю, – засомневался я. – Во-первых, у меня ее нет. Во-вторых, фирма может прогореть, у нее могут закончиться деньги, а значит, электричество. Я слышал, одна такая компания обанкротилась, тела оттаяли, и пришлось «пациентов» хоронить традиционным способом – тупо в землю…

– А еще в Стэнфорде две светлые головы придумали экологичный способ погребения, – вспомнила Варвара. – Специальный погребальный балахон, пропитанный спорами особых грибов. Грибы нейтрализуют трупный яд и формальдегид с тяжелыми металлами, который применяется для консервации трупов. Споры прорастут на мертвом теле и съедят его без остатка – и земля не пострадает от яда. «Светлые головы» эту штуку испытали на себе – скармливали грибкам волосы, ногти, кусочки кожи – и при этом фиксировали результат. До мозгов, слава богу, не добрались, – улыбнулась Варвара, – выявили самый прожорливый грибок, он и лег в основу погребального костюма. Теперь у ребят своя фирма, прошли через бюрократические процедуры и набирают клиентов… А еще ты можешь после смерти стать деревом. Метод погребения называется «промессия». Нужна машина, ее называют проматор. Усопшего при помощи жидкого гелия охлаждают до минус 196, потом включается вибрация и останки мелются в порошок. Потом тебя кладут в контейнер, сделанный из кукурузного крахмала, и закапывают на небольшую глубину. За несколько месяцев и контейнер, и покойник полностью разлагаются – процесс безвредный для окружающей среды, ты сливаешься с природой, останется лишь посадить на могиле дерево, которое быстро вырастет. Это шведское изобретение. Правда, дорогое удовольствие и опробовано только на свиньях, зато испытания прошли успешно, но мы же никуда не торопимся?

– Все, Варвара, достаточно, не хочу стать деревом. – Я выбросил окурок, сел в машину. – До темноты не успеваем, боюсь, придется ночевать в Кундусе…

Мы снова покоряли дикую природу, спеша до сумерек уехать как можно дальше. Осталась за спиной административная граница Красноярского края. Трудно сказать, где именно мы ее пересекли – там не было ни столбов, ни пограничников. Дороги отвратительные, петляли между перелесками. Иногда случайный встречный транспорт – «УАЗы», «Нивы», старые скрипучие «Жигули». Ни «Бентли», ни «Кадиллаков» в этой глуши, понятно, не было. Варвара выспалась, и ее несло, как Остапа Бендера. С чего я взял, что кремация не столь успешно завоевывает мировой рынок? В Москве и Петербурге это модное поветрие. В Японии кремируют практически всех. Но это ясно – дефицит земли. Любопытный факт: для японцев главное в жизни – работа, поэтому прах усопшего могут поделить между собой родственники и корпорация, в которой он при жизни трудился. Часть праха близкие хоронят на семейной могиле, а вторую часть его компания помещает на свое фирменное кладбище, делая специальное надгробие. Если трудился в автомобильном гиганте – изобразят машинку; занимался рыбным промыслом – золотую рыбку с хвостиком; работал в якудза – будешь покоиться под драконом с куриной головой…

– То есть человек захоронен на двух кладбищах, – резюмировала Варвара, – и никто не видит в этом ничего предосудительного, всем хорошо, душа усопшего не мечется между могилами…

– У нас вон тоже, – ухмыльнулся я, – на могиле оружейника Калашникова чертежи автомата выбили. Сразу видно, чем человек занимался при жизни. Правда, ошибку допустили – оказалось, что это чертежи немецкого автомата, но ерунда, уже поправили…

Остаток пути через долгое русское поле Варвара продолжала занимать меня разговорами. Ее замкнуло, видно, аура сельского погоста крепко проникла в голову.

Британцы тоже кое-чего добились по интересующему ее вопросу. В начале 90-х в королевстве бушевало коровье бешенство. Болезнь угрожала перейти к человеку, погубила сотни тысяч животных. Еще несколько миллионов коров власти решили забить в качестве профилактики. Человек по фамилии Салливан предложил растворять их в горячей щелочи. Когда с угрозой бешенства разобрались, этот джентльмен нашел новое применение своему изобретению: растворять людей. Он основал свою компанию и теперь выпускает специальные машины. Тело помещают в воду и циркулирующий по ней гидроксид калия, разогретый до 160 градусов. За три часа от человека остаются лишь кости и густая субстанция с запахом аммиака. Жижу перерабатывают, а кости дробят, помещают в урну и отдают удивленным родственникам…

– Результат такой же, как после кремации, – ворчала Варвара. – Но разработчики уверяют, что все гораздо чище, безопаснее и эффективнее. По-моему, врут – одна лишь жидкая субстанция чего стоит, может отпугнуть даже самого стойкого клиента…

– Варвара, хватит, – взмолился я. – Давай поговорим о чем-нибудь позитивном. Ты желаешь, чтобы я куда-нибудь врезался?

– Как хочешь, – вздохнула спутница. – А еще я хотела рассказать про пластинацию – это когда воду, содержащуюся в организме, заменяют на пластик. Тело не хоронится, не кремируется, а продолжает находиться среди живущих. Очень долгая процедура. Воду в клетках сначала заменяют ацетоном, затем жидким полимером, который твердеет под воздействием ультрафи…

– Варвара! – взорвался я.

Она надулась. Впрочем, скоро снова ожила.

– Кстати, насчет чего-то позитивного. В тех местах, куда мы едем, согласно данным Сергея Борисовича, которыми он поделился со мной перед нашим отбытием, действует община староверов. Это замкнутое образование мрачноватого толка, у них своя территория, своя жизнь, свои нормы и правила – довольно необычные и для нас диковатые. Обитают в собственном ареале, остальным жить не мешают, но и посторонних в своих владениях не приветствуют. Информации по общине крайне мало. Своего рода секта. Люди там живут уже много десятилетий, рожают и воспитывают детей, добывают еду, строят себе жилье… Все подобные секты, разумеется, под прицелом спецслужб, они обязаны отслеживать ситуацию, мало ли что. Но именно по этой общине информации мало. Все, что по ней вылезает, быстро прячется и замалчивается. Возможно, ее отчасти контролируют, этого я не знаю. Возможно, кому-то она выгодна – тоже без понятия…