Александр Тамоников - Нетленный

На деревенском кладбище царили мир и покой. Ветер утробно гудел в кронах берез. Погост был опрятный, большинство захоронений – ухоженные. Сорняки топорщились только вдоль тропинок, в остальных местах их старательно выкашивали. В старую, западную часть кладбища мы не пошли – там было глухо и заброшено. Людей хоронили здесь – на восточной опушке.

Варвара бродила среди могил, всматривалась в изображения на надгробных плитах, читала даты рождения и смерти. Я сидел на пригорке, курил, наблюдал за местностью. Алкоголика Ваньку из двадцатого дома уже похоронили – церемония проходила южнее, на склоне к реке. Отрыдали плакальщицы, небритые мужики зарыли домовину. Священника не было. Участники похорон по одному покидали компанию, спускались по дорожке к мостику. Двое мужчин оперативно опустошили бутылку водки, закусили конфетками, неумело перекрестились и тоже засобирались. Очевидно, дружки усопшего. У могилы на коленях сидела разбитая горем женщина в черном платке. Она пустыми глазами смотрела на свежий холмик. Мужчина с седыми волосами склонился к ней, что-то сказал, взял за локоть. Женщина зарыдала, повалилась грудью на могилу. На помощь пришли две женщины. Безутешную мать подняли, повели в деревню. У нее подкашивались ноги. Несколько раз она порывалась вернуться, но ее не пустили. Процессия растянулась по мостику, втягивалась в деревню. На кладбище, кроме нас, никого не осталось. Я вдавил окурок в сырой бугорок.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Как ни странно, неплохо, – отозвалась Варвара. – Клин клином вышибают. Всякое случалось в этой деревне, и этот случай подтверждает, – она кивнула подбородком на мостик, – но в основном здесь люди жили обычной размеренной жизнью и так же умирали. Без гнева, ярости, каких-либо «незавершенок». Никто не бесится, не пытается пробраться в наш мир. Я, кажется, возвращаюсь к жизни, – улыбнулась Варвара. – Голова работает, снова вижу вещи на тонком плане. Этим людям нечего мне сказать, не на что пожаловаться, у них все хорошо, поскольку в подавляющей массе они умерли своей смертью, в глубокой старости и сильных болей перед кончиной не испытывали. Только вот с этим мужчиной не совсем ладно… – Она остановилась перед могилой, которую венчала стела с выцветшей пятиконечной звездой, закрыла глаза, замерла и немного побледнела. – Спокойный хороший парень, умер в девяносто третьем, похоронен дальними родственниками, поскольку родители к тому времени уже скончались… Воевал в Афганистане и незадолго до вывода войск участвовал в своем последнем бою. Они охраняли колонну грузовых машин, идущую к границе, когда подверглись минометному обстрелу… – Варвара явственно скрипнула зубами, я приготовился реагировать. Но она расслабилась – отпустило. – Многие погибли, его ранило, потом осколок извлекали из брюшной полости. Комиссовали, вернулся в родную деревню, работал на стройках в Кундусе, даже женился, впрочем, ненадолго. Потом осложнения начались после ранения… В общем, все закончилось плачевно, но в своей смерти он никого не винит, даже советское правительство, отправившее его на войну… Кто-то приходил на эту могилу не так давно, – Варвара открыла глаза, – водку пил, стакан оставил.

Я вздохнул, достал очередную сигарету. Как-то странно, но на этом кладбище было спокойнее, чем в самой деревне, среди живых. И компания здесь, похоже, подобралась приличная. И какое счастье, что в силу своей «необразованности» я не умею общаться с душами умерших!

– А вот здесь захоронена семья Злобиных, – снова послышался голос Варвары, – Федор Тимофеевич и Анна Степановна. Похоже, дед Василия после смерти жены зарезервировал себе местечко рядом с ней, облегчил, так сказать, работу Василию.

Я подошел, стыдливо пряча за спину тлеющую сигарету. Два скромных могильных холмика, невысокая стальная оградка. Одна могила сравнительно свежая, другой уже много лет. Все опрятно, лаконично, даже траву вокруг захоронения подрезали неделю назад. Федор Тимофеевич – 1931 года рождения, супруга – младше на год. Простые русские лица, никаких вычурных эпитафий. Я невольно исполнялся симпатии к этим людям – всю жизнь тащили свой воз в глубинке, жили как могли, сына вырастили (возможно, непутевого, но неплохого и совестливого), перед смертью никого не мучили и даже наследство какое-никакое оставили.

– Ну, и чем тебе не нравятся подобные захоронения? – пожал я плечами. – Спокойно спят, никого не трогают, земли здесь вдоволь.

– Ну да, скоро это кладбище будет больше, чем сама деревня, – вышла из оцепенения Варвара. – Ты прав, здесь места всем хватит. Цивилизация сюда никогда не доберется…

– Я читал, что в Индонезии для покойного строят во дворе целое сооружение. Потом сжигают вместе с этим «домом». Они считают, что прах надо обязательно развеять над водой. Тогда душа проходит через две стихии – огонь и воду – и с гарантией освобождается от телесных оков.

– Правильно, – кивнула Варвара. – Они считают, и не без оснований, что жизнь – это сон, иллюзия, а после смерти наступает настоящее пробуждение.

– Не хотел бы я таким проснуться, – пробормотал я. – А как же чашка кофе, первая утренняя затяжка? Что там делать?

– Лично я обхожусь без всяких затяжек, – отрезала Варвара. – Ни первой, ни последующих. И кофе пью нечасто, а будучи продвинутой женщиной предпочитаю зеленый жасминовый чай, который ценят на Востоке. И не поверишь, так живут очень многие. Увы, в той же самой Индонезии это не самый распространенный ритуал. Люди бедные, предпочитают хоронить своих родственников в земле. Смерть, как правило, нежданная, денег нет. Похоронить человека по всем правилам могут не все. Поэтому используют временные гробы, чтобы хранить усопшего дома. Если нет гроба, заворачивают в материю – и тоже держат рядом с живыми. Когда накопят необходимую сумму – а на это могут уйти месяцы, – проводят окончательное погребение. При этом останки на кладбище переносят не в гробу, а несут под руки в вертикальном положении… Не делай вид, что тебя сейчас вырвет, – предостерегла Варвара, – у людей так принято, обычаи идут из глубины веков. То, что дико для нас, – для них норма.

На Бали еще хлеще. Покойника моют, кладут на стол и вокруг расставляют яства, которые ты должен есть. Путь к хижине мертвеца освещают погребальные фонари. После трапезы мертвеца закапывают в братскую могилу. Когда там наберется достаточное количество останков, всё выкапывают и сжигают на живописном погосте. Потом начинается праздничный банкет в честь дня всех кремированных. Заметь, в большинстве культур за самого покойника никто не переживает, его участь не оплакивается. Ему хорошо, он перешел на следующий уровень и наконец избавился от тисков ненавистного тела. Переживают за себя – ведь никогда уже не увидят его в этом мире…