Уильям Грин - Чемодан для Спенсера

— М-ммм... Прелестно пахнет воздух Франции.

— Воздух аэропорта, — ворчливо поправил Спенсер. — Пахнет, как повсюду в мире. Керосином.

Девушка была уязвлена.

— Такое я ожидала бы услышать от юного Дэвида... — И затем: — Вы думаете, самолет уже взлетел?

Спенсер взглянул на часы и кивнул.

— Вот-вот взлетит.

Их такси, наконец, подкатило, и шофер погрузил багаж. Спенсер и девушка забрались на заднее сиденье — чтобы ехать в Париж...

— Вы правы, — мрачно сказала девушка, глядя в боковое стекло, где отражалось только ее собственное лицо. — Так выглядит любая темная дорога...

Спенсер вздохнул.

— Забудьте, что я сказал про керосин. Только пресыщенные старики могут говорить такое.

— Нет, — упорствовала девушка. — Вы были правы. Воздух и в самом деле пахнет... чем–то.

— Ох-хо, — проворчал Спенсер. — Я чувствую самолетное горючее. Вы — французские духи. Есть же разница между старым носом и молодым. Может быть, вы поможете мне снова обонять по-юношески.

— О-оо... — протянула девушка, поджав губы, — вот уж от вас плесенью никак не тянет.

Они ехали по парижским предместьям, наслаждаясь друг другом, наслаждаясь песней французского шансонье, доносившейся из радиоприемника. Девушка опять повернулась к Спенсеру.

— Я думала, что когда мы приземлимся, там будут разные репортеры, и фотографы, и толпы ждущих...

— Чего ждущих?

— Вас.

— Меня? — Спенсер пожал плечами. — Я не всемирно известная победительница шоу.

Девушка наклонила голову и секунду обдумывала это, упиваясь тайным удовольствием. Затем вздохнула:

— Нет. Не думаю, чтобы здесь кто–то слышал о “Вопросах и ответах”. Но мне казалось, что вас будут встречать. Ведь вы — звезда.

Лицо Спенсера потемнело.

— Последний раз это было, когда я выходил из “Двадцатого века”. Вы представляете, когда это было?

— Скажите мне, что такое “Двадцатый век”, и я вам отвечу.

— Это поезд.

Девушка недоверчиво поглядела на него.

— Поезд?

— В старые времена... — дребезжащим голосом протянул Спенсер, — люди так путешествовали...

Девушка расхохоталась и зааплодировала:

— Вы преувеличиваете!

— Ничуть, — вздохнул Спенсер. — Больше для меня таких вещей не организуют.

Девушка ощетинилась:

— Как это так — “организуют”?

— Служба рекламы.

— Вы что, хотите сказать, что все эти толпы для “Роллинг Стоунз”, “Битлз” и прочих были организованы?

— Ну надо же дать людям знать, что они приехали.

Девушка осела на сиденье и шумно вздохнула.

— Могу держать пари, — успокаивающе продолжал Спенсер, — что Пол Маккартни, или кого там еще вам захочется назвать, может пройти по любой улице мира безо всяких толп вокруг. Ладно, если несколько голов повернутся. А некоторые даже подтолкнут друг друга и скажут: “Смотри, кто идет”. Ваш герой будет гулять один, пока не вмешается пресс-секретарь, который раскрутит демонстрацию.

— Откуда вы знаете, что такое было с Полом Маккартни?

— Потому что, — грустно сказал Спенсер, — я был и Маккартни, и “Битлз”, и “Роллинг Стоунз” в одном лице.

Девушка задумчиво посмотрела на него.

— Верю, что так и было.

— Добро пожаловать в Париж!

Они подъезжали уже к окраине города — неприглядному поясу облупившихся домов и тускло освещенных узких улочек.

Девушка разочарованно смотрела по сторонам.

— Прямо–таки Хобокен.

— Вы говорите, как просвещенная старая леди, — поддразнил ее Спенсер.

Девушка скрестила руки на груди, вздохнула и сжалась в комочек.

— Наверное, мне надо было лететь в Рим.

Спенсер наклонился вперед и сказал водителю несколько слов по-французски. Тот кивнул, переключил скорость и круто развернулся в обратном направлении.

Девушка мгновенно выпрямилась, встревоженная.

— Стойте! Я не хотела!..

— Не хотела чего? — невинно спросил Спенсер.

— Ехать в Рим!

Спенсер засмеялся.

— Расслабьтесь. Я не просил его ехать обратно в аэропорт.

— А что вы тогда сказали ему?

— Я сказал ему, что моя дочь впервые в Париже, и она несколько разочарована. Чтобы он показал нам что–нибудь.

— Я — ваша дочь?

— Как еще я мог вас назвать?

Салон такси залило светом, когда машина свернула на Карусельный мост через Сену. Площадь Согласия возникла, как звездный ливень.

— Ого! — воскликнула девушка. — Что это?

— Это место, где Марии-Антуанетте отрубили голову.

— Не удивляюсь, — прошептала девушка, с круглыми глазами вцепляясь в рукав Спенсера.

Такси объехало колоссальную площадь, добавив своего блеску во впечатляющее колесо света, вращающееся вокруг обелиска. Затем шофер свернул налево, медленно двигаясь по Елисейским полям к площади Звезды и Триумфальной арке.

Девушка сидела как каменная, без единого слова, разинув рот и крепко держа Спенсера за руку.

— Все еще похоже на Хобокен?

Она не отвечала — довольно долго. Потом тихо сказала:

— Знаете, что я сегодня запишу в дневнике? “Самый выдающийся день в моей жизни”. Я летела через океан. Я встретила кинозвезду. Я видела Париж. И... — она взглянула на него глазами, в которых сверкали огни бульваров, — я спала со своим “папочкой”...

Спенсер шумно глотнул.

— Только не надо никаких имен — в этом вашем дневнике.

— Говорю вам, меня усыпили! — раздавался вопль Пола Хендерсона в конторе управляющего ТВА в аэропорту “Леонардо да Винчи” под Римом. — Да будет кто–нибудь что–нибудь делать?

Он сидел в углу комнаты на жестком стуле, сжимая обеими руками полиэтиленовый стаканчик с кофе и нервно моргая при вспышках ламп фоторепортеров.

Пятнадцать минут назад с помощью двух крепких охранников и в сопровождении рейсовой стюардессы его в полукоматозном состоянии провели через аэропорт. Его безумные вопли о наркотиках и похищениях привлекли фоторепортеров, болтающихся в поисках того, что они надеялись потом раскрутить в драматическую историю.

Пол проглотил кофе, зажмурился перед нацеленной камерой и завопил:

— Господи Боже! Я отвечаю за эту девушку!

Paparazzi [2] Фотографы (итал.). снова защелкали затворами, мысленно сочиняя заголовки. Управляющий появился из своего закутка со стюардессой, протолкался через толпу и сея за стол. Фотографы нацелили камеры на него и приготовились снимать. В комнате стало тихо.

— Ее заперли в каком–нибудь гареме! — взревел Пол, как будто заполняя пустоту. Комната снова взорвалась.

Потребовались долгие, терпеливые уговоры менеджера, чтобы вернуть комнате подобие порядка. Тогда он заговорил по-итальянски.

— Вы можете поберечь пленку и свои вспышки, а нас уберечь от бессонной ночи. Никакой истории здесь нет.

Репортеры хмуро переглянулись и посмотрели на юношу. Их камеры, лишенные объекта, стали чем–то вроде неуклюжих помех. Менеджер продолжал: