Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, но промолчала. Улыбка его ободрила.

«Я говорю, давайте я ваш рюкзачок того, — нависал он. — Того, на полочку».

«Зачем?» — спросила она, снова усмехнувшись. Тонкая, застывшая, одолженная где-то улыбка. Блондинчик поднялся с места, расправил плечи, ухватился за полку двумя руками, как будто собирался на ней подтянуться.

«Ну, а чего вы сидите, это самое, как мужик, ноги расставили, — сказал он, облизав губы. — Вам же мешает, я же вижу. Я за вами, это самое, всю дорогу слежу, глаз отвести не могу».

«Почему?» — снова спросила она, равнодушно окинув взглядом его мясистое, розовое, со светлой щетиной лицо, которое придвигалось все ближе. Теперь она чувствовала его дыхание — заинтересованное, грубое, живое, свежее.

«Потому что вы на бабочку похожи, — засмеялся он, обнажив зубы, каждый из которых приглашал к общему смеху, а дальше уже как пойдет. — Не обижайтесь, девушка. Вас как зовут?»

«На бабочку? Почему?» — спросила она, оборачиваясь к нему, на этот раз без улыбки. Её соседка ела Блондина глазами.

«Что вы всё зачем да почему? — обиженно сказал он. — Вы держитесь ко мне поближе, говорят, в замке привидения водятся. И подземные ходы есть. Тёмные такие… Не верите — спросите у нашей главной. Эй, госпожа как вас там! Госпожа Отецкая!»

Голова индейца приближалась. Вот уже и птицы на стенах видны, и широко открытый рот — туда они пойдут послушной вереницей, доставая из карманов и сумок свои телефоны, разворачивая ладони, как бутерброды. Почему индеец, какой ещё индеец? Может потому, что фамилия Женщины из турбюро — у неё на бэдже написано — и правда Отецкая, почти что Ацтекская; а может потому, что название ближайшей к Замку деревни, которую мы только что проехали, Михалины — почти что Мескалины, так мне прочитались эти несчастные белые буквы, мелькнувшие на синем указателе — белые клочки облаков на отколотом куске неба. И вокруг какая-то Ацтеччина, уцелевшая в омутах реконструкций и аграрных модернизаций. Белые камни, небо синее, звонкое, напряжённое. А на нем узорчатые, взбитые, как подушки, холмы облаков… Такое чувство, что ты здесь уже бывал когда-то. В прошлой жизни.

«Привидения? Не забегайте вперёд, вам всё расскажут и покажут», — нервно сказала Женщина из турбюро, всматриваясь в беспокойное небо над замком.

«Не хотите говорить, как зовут, буду вас Почемучкой называть», — махнул рукой Блондин и сел на свое место, хищно выставив подбородок. «Что за девушки пошли, бабочки им не нравятся, — обратился он ко мне. — А кто нравится? Мухи? Ничо. Всё равно поймаем её и определим, куда надо, в замке тёмных закоулков на всех хватит, скажи, а, Почемучка?» — и он подмигнул мне, как мужчина мужчине. И я почему-то подмигнул ему в ответ. Как мужчина му.

«Привидения… — снова набросился на Австрийца Человек в очках, который внимательно следил за разговором. — Все уши прожужжали этой Ганной. Вот в Баварии я понимаю — призраки. Я был, я видел. Вот, скажем, Нойшвайнштайн. А тут панавыдумляюць … Прывидзения. Всех привидений давно большевики к стенке поставили. И Ганну эту вашу… Вот в Австрии — вот там привидения. А у нас? Мозги морочат беларусам. Чтобы только деньги платили ни за что. Турбюро… Нет, ну скажите им — как европеец! Вам, наверно, это все смешно, хаха».

И он фальшиво рассмеялся, тыкнув Австрийца в бок.

«Он же вас не понимает, — не выдержала Женщина в зеленом. — Вы ему по-английски хотя бы скажите, а то совсем утомили человека».

Человек в очках угрожающе обратился в её сторону: «А вы мне рот не затыкайте! Я на своей земле, и всегда и со всеми разговариваю на родном языке! А не нравится — уезжайте в свою Москву! Нечего шляться по нашим древним замкам!»

Австриец закатил глаза. Ему хотелось, чтобы этот день поскорее кончился. Зачем она заказала ему эту экскурсию? Они ещё не доехали до Замка, а он уже устал, как после месяца работы в офисе.

Может, она работает в туристическом агентстве, его невеста? И просто заработала на нем? Да и может ли он назвать её невестой? Здесь никому нельзя верить. А сосед продолжал: незнакомые, быстрые, неуловимые, обиженные слова.

«У человека язык, как и мать, только один, — назидательно и строго сказал Человек в очках. — Вот так, госпожа как вас там. Жаль, что не все это понимают! Других языков нам не надо! Вас никто по-беларусски разговаривать не заставляет! И вабшчэ: может, он так наш язык выучит. А что?»

Тут уже Блондин не выдержал и расхохотался, коснувшись плеча девушки в белом платье: «Представляю себе: беларусскомовный австриец! Бульба, драник, данкешон!»

Улыбнулся даже Отставной военный. Подёргал свои усы. Украдкой взглянул на экран телефона — озабоченно, нетерпеливо.

Никто, кроме меня, тогда этого не заметил. А я хорошо запомнил его глаза: в каждом по плану, большому плану, которые нужно обязательно воплотить в жизнь.

Не только в автобусе, но и во всей стране никто не знал, что Отставник работал на одну очень важную фирму в соседнем государстве. Можно сказать, что и на само соседнее государство — но можно и не говорить, здоровее будешь. Работа была незаметная, но очень серьёзная. Ровно в два в Замок придёт человек из Михалин. Тоже дачник — к которому у нашего Отставника было важное дело. Они должны встретиться где-то в тени замковых стен, заговорить, словно случайно, о ценах на дачи, о погоде, о рыбалке. И остаться в прохладном закоулочке наедине, когда экскурсия спустится в подвалы. Такой у них был план. Им многое нужно было обсудить. И если всё удастся и сойдётся, завтра в четыре утра на несуществующей, но проведённой на картах восточной границе начнётся движение. Утренний туман запахнет выхлопными газами, из пограничного леса выглянут острые носы бронированных чудовищ, самолёты пересекут невидимый воздушный барьер меньше чем за секунду. На шоссе и тех бесчисленных дорогах, впадающих в его полноводное бетонное течение, появятся грузовики с надписью «Люди». Если все удастся и сойдётся, если Там дали добро, а Здесь готовы его принять — тогда завтра начнётся великое утреннее движение, стремительное и необратимое. Движение железа и здоровой, молодой человечины. Движение на Запад.

А может, ничего и не начнётся. Может, выступление перенесут на осень. Или вовсе отменят. Все зависит от того, какой будет сегодняшняя встреча. Встреча двух незаметных отставных дачников, пожилых, но моложавых мужчин, которые посадили, вырастили и построили, но не нарушили присягу.

«Что же вы не фотографируете, — со злостью воскликнул Человек в очках, тыкая пальцем в окно автобуса. — А, господа? Что они не фотографируют, — он снова повернулся к Австрийцу. — А ведь им стыдно! Стыдоба! Разве это замок? Это же павильон Беларусьфильма какой-то! Где аутентичность? Взгляните на стены! Эх!»