Владимир Першанин - Рельсовая война. Спецназ 43-го года

Мастер-путеец из фольксдойч (этнический немец, живший в России) действовал решительно. Выхватил из кобуры «наган», успел выстрелить, но промахнулся. Матвей вложил пулю точно, мастер осел на подломившихся ногах, из раны под горлом толчками выбивало кровь.

К лежавшему на траве полицаю, раненному осколками, подбежал пленный и ударил его двухметровым штырём, проткнув тело.

– Сволочь, гадюка… жри досыта!

Штырь снова вонзился ему в живот. Трое других военнопленных догоняли убегавшего полицая. Обернувшись, он выстрелил на ходу, свалив одного из преследователей. Дёргал затвор, перезаряжая винтовку, но удар штырём выбил оружие из рук. Двое измождённых узников местного концлагеря, отбросив железяки, вцепились полицаю в горло, били его костлявыми кулаками в лицо.

Крепкий молодой полицай сумел подняться, стряхнуть с себя одного из пленных, но второй вцепился в него намертво.

– Пусти, – сипел полицай, пытаясь отбросить измождённого, худого, как скелет, человека в оборванной красноармейской форме.

На помощь подбежал сын Матвея и ударил полицая прикладом.

– Не мешай, мы сами, – бормотал другой пленный, перехватывая поудобнее штырь.

Через несколько минут всё было кончено. Пленные собрали оружие, сняли с конвоиров одежду, обувь, сбрасывая с себя лохмотья, делили сапоги, шинели, куртки, тёплые рубашки. Один из них, натянув изорванные осколками сапоги, удовлетворённо проговорил:

– Ничего что с вентиляцией, ноги преть не будут. Зато подошвы крепкие.

И, усмехнувшись, надтреснуто засмеялся. Жуткими показались Рябову этот смех и костлявое сморщенное лицо с серой, потрескавшейся кожей. Во рту почти не осталось зубов, щёку пересекал шрам.

– Цинга зубы съела, – пояснил один из пленных. – Ну и за провинности вышибали.

Люди были голодные. Они торопливо вытряхнули остатки еды из сумок конвоиров, быстро её поделили и так же быстро съели. Один из них запоздало протянул Никите кусок хлеба:

– Прости, сынок. Оголодали мы до крайности. Про своих спасителей забыли.

– Есть у нас еда, – сказал Матвей Рябов. – В лесу ещё перекусите.

– Куда теперь двинем? – спросил у него высокий пленный, по выправке из командиров, и представился: – Лейтенант Викулов Иван, командир роты 821-го стрелкового полка.

Что мог ответить ему Матвей? Диверсионный отряд НКВД, подразделение особое, о котором болтать не следует.

– Уходим подальше от железной дороги, – ответил Рябов. – А там видно будет.

Когда отошли подальше, один из пленных попросил Матвея:

– Товарищ, ты бы отпустил меня. Вояка я хреновый, едва ноги двигаю, а возле станции Унеча моя семья живёт. За пару дней потихонечку доберусь.

Рябов оглядел пленного. Возраст лет двадцать семь, на доходягу не похож. Часто общаясь с особистом Авдеевым, старшиной Будько, Николаем Мальцевым, бывший боец Туркестанского округа Матвей Рябов научился у них осторожности. Вместо ответа спросил сам:

– Чего ж ты нам на помощь не бросился? Охранников трое, а я один да сын-мальчишка. Если бы остальные пленные не помогли, неизвестно, как бы всё повернулось. Голодные, слабые, а полицая задушили. Один погиб, а ты чего-то ждал.

– Неожиданно получилось, – пробормотал парень. – Растерялся я…

– Пойдём все вместе, – вмешался лейтенант Викулов. – Человек знает, куда нас ведёт. Здесь две дороги. Либо к партизанам, либо к фрицам. Немцы или полицаи нас не пощадят, и лёгкой смерти от них не жди.

Так в отряде «Застава» появилось новое пополнение. Журавлёв приказал всем сдать оружие и кивнул старшему лейтенанту Авдееву:

– Людей проверь как следует. Выясни, почему Рябова на свободу из полицейского участка отпустили.

Особист Виктор Авдеев опыт имел достаточный. Насчёт Матвея Рябова разобрался быстро и доложил майору:

– Рябову верить можно, надёжный человек. И нам сколько помогал, и в бой не раздумывая вступил. Матвею и сыну оружие надо вернуть. А насчёт остальных… есть у меня сомнения. Через день-два доложу, а пока пусть под охраной посидят, буду с каждым разбираться.

Оперуполномоченный Авдеев хорошо знал, что в любой группе военнопленных, которую выводят за пределы лагеря, как правило, находится «крот» – человек, работающий на лагерную администрацию, иными словами – предатель.

Старший лейтенант тщательно допросил всех шестерых пленных, среди которых был один офицер (лейтенант Иван Викулов), четверо рядовых и сержант. Виктор Авдеев оглядел сидевшего напротив него бывшего командира роты.

Полного доверия он ему не внушал, хотя в ответах не путался, подробно рассказал о семье, учёбе в военном училище, о своём подразделении, назвал фамилии командиров. Иван Викулов воевал с осени сорок первого года. Был ранен, а в мае 1942 года попал в плен во время трагично закончившегося для Красной Армии наступления Юго-Западного фронта под Харьковом.

Как доказательство, Викулов достал спрятанную в одежде потёртую медаль «За боевые заслуги».

– Ну и что мне твоя медаль? – отложив её в сторону, сказал особист. – Ты лучше объясни, почему офицеру Красной Армии фрицы такое доверие оказывают. Отпускают на работу за пределы лагеря, хотя командиров везде держат под усиленной охраной. Медаль сумел сохранить, несмотря на обыски. Большинство командиров немцы вообще в плен не брали, на месте расстреливали. Те, кто в лагерь попадал, от голода и болезней за считаные месяцы загибались. А ты ничего, живой-здоровый, даже медаль сохранил.

– Виноват я, – с вызовом ответил лейтенант. – В окружении переоделся в красноармейскую форму, потому и выжил.

– Ничего не скажешь, герой!

– Судите меня как хотите, – безнадёжно отмахнулся лейтенант. – Хорошего я от НКВД не ждал. Жалею только, что не ушёл в одиночку к партизанам. По крайней мере погиб бы не от своей пули, а в бою с фрицами.

Авдеев не торопясь свернул самокрутку, подвинул кисет и бумагу Викулову:

– Покури напоследок, Ваня.

– Значит, шлёпнете меня? Ну что же, курну перед дальней дорогой.

Особист уже подробно опросил Матвея Рябова и его сына Никиту. Они подробно рассказали, кто как себя вёл во время схватки на железной дороге. Викулов первым бросился догонять убегавшего полицая (старшего конвоя) и имел больше всех шансов получить пулю. Но под выстрел угодил другой пленный, а лейтенант вместе с товарищем прикончили полицая.

– Послушай, Иван, – глядя в глаза лейтенанту, сказал Авдеев. – Я не политработник и судить тебя за то, что форму сбросил и в плен попал, не моя работа. Но я уверен в одном: в вашей группе есть предатель. Припомни, все ли штырями насыпь долбили, может, кого-нибудь полицаи при себе держали? В лагере их наверняка проинструктировали, кого поберечь надо.

Лейтенант втянул махорочный дым с такой силой, что вспыхнула газетная обёртка.