Михаил Любимов - С бомбой в постели

Прогулочный катер летел по Москве-реке, играя фейерверком брызг на хвосте.

Идиллические берега с сосновыми лесами, уютные поляны, бабочки над ромашками, государственные заборы. Как хорошо в стране советской жить и как она широка, родная!

Дмитрий Колосков и богатырь Марат, овевавший кудрями послицу в мастерской, соединяли воедино красоту и интеллект. Дмитрий упирал на последнее, рассказывая о глубине реки и ее исторических истоках, Марат работал с шампанским, между прочим, пропуская для души водочки.

— Шахназ, если вы не выпьете, я обижусь! Ну как вам не стыдно! Вы не хотите выпить за нашу дружбу?

Не пили проклятые мусульманки, прикрывались Кораном. Восток суров, хотя и не до фанатизма: Шахназ позволяла Колоскову целовать ей руки, а тот страдал и готов был утопиться.

— Как вы красивы! — шептал он, вспоминая почему-то бритую лысину Беседина. — Я погибну от вашей красоты! Вам не холодно? Может быть, спустимся в каюту?

— Что вы, Дмитрий! Разве здесь плохо? — отбивалась Шахназ, которой Колосков весьма нравился.

Уже надравшийся Марат держал жену военного атташе в объятиях, ему казалось, что они уже в соитии, штаны его неприлично оттопыривались, и он блаженно покачивался. Оставалось финализировать дело в каюте, он поднял ее на руки, покачнулся и рухнул за борт в набежавшую волну. Слава богу, вместе с турчанкой, просто известная песня о драме Стеньки Разина.

Крики, спасательные круги, любопытные рожи на берегу.

Конфуз.

Генералу Беседину решили не докладывать, обошли вопрос, мол, старались, но ничего не вышло…

Новая радость: подписание советско-турецкого культурного соглашения, в том числе и о поездках в Турцию классика советской литературы и гордости театра.

Посол двинулся в министерство культуры, там за круглым столом в гостиной восседали заместитель министра Растегин, говоривший искренне и долго (всегда так!), переводчица Оксана — умеренная толстушка, большие влажные глаза, выдающиеся бюст и зад, изобилие волос, ниспадавших на первое и даже чуть-чуть на второе, — сжигавшая посла горячими бедром и дыханием, и Римма Ивановская (супруг уже вылетел в Стамбул), которая уже мысленно набрасывала доносик об аморальном поведении переводчицы.

Затем — скромный фуршет, старания Оксаны не прошли даром, и посол вызвался прокатить ее по столице и доставить домой, что он и сделал. По дороге заскочили в «Националь», там джигит блеснул мошной, но переборщил со спиртным, Оксана вначале истерически хохотала, хватая посла за руки, но разом стихла и запросилась домой, что было радостно воспринято, как приглашение на счастье.

Но в машине совсем сдала, впала в транс — такого и в страшном сне не увидать. Отвратительная, пьяная баба.

Он высадил Оксану у ее подъезда и тут же умчался подальше от ласк.

— Вот б.! — неистовстовал Колосков в квартире этажом выше Оксаны, где уже была установлена техника для съемки, — просто какой-то рок невезения! и все пьянки, не страна, а корабль алкашей! Понятно, что Марат набрался — он вообще не просыхает, — но эта. ведь закончила Институт востоковедения. аспирантуру, елки-палки! Алкашка!

Опасаясь очередного всплеска гнева Беседина, Дмитрий представил все дело в спокойных тонах: мол, посол торопился по делам службы, не успевал и потому вынужден был отказаться от тесного общения с агентессой.

И прошел бы у него этот номер без всякого труда, если бы не горячая восточная душа, которая полыхала и искала выход из тупика, бесновалась и толкала на подвиги. Отделавшись от Оксаны, распаленный посол приказал водителю держать путь к престижному и широко известному «дому на набережной», что рядом с кинотеатром «Ударник».

Римма Ивановская уже завершила агентурное донесение о вызывающем поведении переводчицы Оксаны, несовместимом с моральным обликом советского человека, и размышляла, каким образом донести его до органов: лично или через супруга.

Томительный звонок отвлек от мыслей, и без всякого макияжа и в домашнем халате она задумчиво открыла дверь, думая, что это дура-министерша, у которой вечно кончались спички.

Окаменела, словно перед шаровой молнией, — турецкий посол улыбался, мышиный хвостик усов антрацитом чернел над белоснежными зубами.

Далее шокирующий темп, от которого уважаемая актриса уже отвыкла: ухватил в охапку твердыми, как ятаган, руками, сорвал халат, покрыл неистовыми поцелуями и поволок в спальню, где и свершилось, причем быстро и без всякого согласия, до неприличия бездуховно. Хотя. хотя это было хорошо, Римма увлеклась, правда, мешала мысль: как же так? Нет-нет, не в муже дело, не в морали, а совсем в другом — в санкции. Ее не было, даже и намека на это от Беседина она не слышала. Но гнать было неудобно — так ведь можно и подорвать нерушимую советско-турецкую дружбу.

Неожиданно Кемаль безмолвно натянул штаны, поцеловал ей руку и улетел так же стремительно, как и появился.

Что делать? Наверняка все просматривали и прослушивали! Дом ведь этот особенный, всегда под оком. что делать? Она набрала заветный номер, который хранила в памяти, как самое святое.

— Григорий Петрович, здравствуйте! Это Ивановская! — волновалась, задыхалась. — Только что у меня был турецкий посол. — замолчала, ожидая расплаты.

— Ну и что? — Беседин готовил бумагу в ЦК, и все эти бабьи причитания только раздражали.

— Муж в командировке в Стамбуле. посол был очень возбужден. вы понимаете?

— Не понимаю, — сухо бросил Григорий Петрович, не обладавший ни ассоциативным мышлением, ни артистическим чувством подтекста.

— Как вам сказать. — размазывала кашу по тарелке Ивановская. — Ну, в общем, вы должны понять, как мужчина.

Это уже было яснее солнца.

— Что вы хотите? — подавился он от смеха.

— Я просто хотела проинформировать. — Римма сидела красная и распаренная, словно выскочила из бани.

— Я занят, извините.

И положил трубку, больше не мог сдерживаться, ну и говно у нас люди! Бздун на бздуне, всего боятся, даже самих себя, бесконечно стучат, отвлекают от дел.

Он презирал агентов, работавших из-за страха, он бы их всех пришил, если бы партия приказала, именно из-за них у органов столько лишней работы: и на соседа по квартире настучат лишь потому, что он лишний час проводит на толчке, приплетут ему любовь к Би-би-си и начальнику пришьют роман с секретаршей, черт знает что!

Тут же связался с Коршуновым.

— Так почему же сорвалась встреча с Оксаной?

— Разве Колосков вам не докладывал? — юлил волк. — Все шло прекрасно, но он был занят и после ресторана уехал по делам.

— И вы знаете, какие у него дела? — подбираясь мягкими лапками, так нежно, что Коршунов сразу понял: ничего хорошего ожидать не следует.