Михаил Любимов - С бомбой в постели

Несмотря на общий прогресс, разработка Кемаля Туркмена продвигалась туго, и все потому, что шеф запретил проявлять инициативу и назойливость. То-то была у Коршунова радость, когда однажды раздался телефонный звонок Оксаны, сообщившей триумфальным тоном, что турок только что пригласил ее на ужин, а потом, по всей вероятности, зайдет к ней на кофе.

— Ты можешь перенести встречу? — спросил Коршунов, застигнутый врасплох: техника в квартире над Оксаной была частично демонтирована.

— Никак не могу, я уже дала согласие. Вы хотите, чтобы он мне больше никогда не позвонил?

— Елки-моталки, — проорал Коршунов. — Так затяни ужин, не спеши домой! Только смотри: не дай бог произойдет, как в прошлый раз. помнишь? Во сне увидишь тогда все свои загранпоездки!

Это подействовало, и Оксана уговорила посла поужинать в пригородном Архангельском, куда и помчались, нежно лаская друг друга на заднем сиденье.

Вернулись поздно, Коршунов лично контролировал дело.

Сухой пережаренный бифштекс и избыток озона настолько обострили вкус Кемаля к жизни, что он без всяких предисловий набросился на Оксану, доставляя несказанное удовольствие молодым фотографам-технарям, смакующим любовные сцены. Юный лейтенант, увлеченный действом, вдруг почувствовал, что его штаны не только вздулись, но сейчас может произойти. и он побежал в туалет, дабы избежать непоправимого.

— Птичка в клетке! — захлебывался от радости Коршунов, не забывая, что по телефону требовалась особая конспирация. — Козла взяли за жабры, Григорий Петрович! — он размахивал еще влажными снимками.

— Прекрасно! — ответствовал шеф. — Приезжайте и покажите, что вы там натворили.

Держа на весу драгоценности, Коршунов ринулся в машину, и через полчаса шеф уже рассматривал фото, думая, как скучно и одинаково проходит этот вроде бы приятный процесс у большинства людей, и даже у турецких граждан.

— Как же вы предполагаете проводить операцию? — спросил Беседин.

— Очень просто: предъявить ему фото и прижать к стенке.

— М-да, очень интересно. Возможно, он будет министром иностранных дел. думаете, это не изменит его отношения к нам?

— Он уже будет нашим агентом!

— И что? Все наши агенты к нам хорошо относятся? Большинство завербованных на компромате ненавидят нас больше, чем самые злобные враги!

— Зачем же мы тогда делали фото? И вообще, зачем затеяли весь сыр-бор? — Коршунов даже возмутился.

— Вы рассуждаете не как опытный чекист, а как разбойник с большой дороги. Где ваш аналитический ум? Да, посол осторожен, старается действовать быстро, думая, что обходит нас. Так было и с Ивановской, и с той проституткой, и сейчас с Оксаной. Он грешит и ждет, что последует за этим, он ожидает от нас гадостей. Забудьте о грубом шантаже, об этом жалком блефе. Дайте турку шанс развлекаться, как душе угодно, естественно под негласным контролем.

Карт-бланш — дело хорошее. Кемаль Туркмен, осторожно отведав из чаши греха, как и предполагал Беседин, начал пить полными глотками, тем более что его супругу домашние дела задерживали в Стамбуле.

Список пополнялся ежедневно, люди Коршунова работали как волы, наружка проклинала объект, мотавшийся и днем и ночью по своим любовницам, которых приходилось фиксировать, устанавливать, собирать на них данные, ставить на учет.

Иногда Кемаль обсуждал дела с военным атташе, интимными подробностями жизни он с ним не делился, однако его интересовало, каким образом устраивают свою личную жизнь другие турки.

— Когда прибывает ваша жена, Назым?

— Через месяц, не раньше.

— Как жаль, что в Москве нет публичных домов. — хитрый Кемаль подталкивал атташе на откровения, но последний так и не открылся.

Тем временем Коршунов, не выносивший бесконтрольности, порешил прибрать к рукам проститутку Галину и нанес визит в коммуналку.

Дверь открыл одноногий инвалид, из квартиры пахнуло тяжелым запахом убогости.

— Вам кого?

— Гражданку Зотову.

— Откуда вы? — испугался инвалид.

— Из милиции. — и Коршунов решительно вошел внутрь.

Галина недавно проснулась и увлеченно штопала чулок. Хотя образованием она не блистала, однако интуицией обладала недюжинной, и сразу определила, с кем имеет дело.

— Галина Ивановна, моя фамилия Петровский, и я работаю в органах государственной безопасности (милиция не пользовалась авторитетом у шлюх)… — он вынул красную книжечку и помахал ею перед глазами Галины. — Нам известно, что вы регулярно встречаетесь с турецким дипломатом.

Если бы Геннадий Коршунов предполагал, какую Ермолову потерял театр в лице Галины! Уже после его первых слов сливообразные глаза девицы начали медленно наполняться слезами, и к концу монолога водопад по нарастающей уже полился через скалы.

— Не знаю я никакого турецкого дипломата! — рыдала она, холодно оценивая между тем своего собеседника, которого нашла, как ни странно, слишком интеллигентным. — Не водила я никого!

Женские слезы действовали на Коршунова самым разрушительным образом, он их органически не выносил и терялся, как малое дитя.

— Что ты валяешь дурака? — неадекватно грубо заорал он, как гестаповец в советских фильмах, допрашивающий партизан. — Будто мы не знаем, чем ты занимаешься! Елки-моталки. он запнулся, распираемый гневом.

— Я портниха. я шью. за что вы меня? — тут шум водопада перерос в жалобное бурление.

— Да заткнись ты, елки-моталки! Хочешь, чтобы дали тебе под задницу из Москвы? За сто первый? На лесоповал под Мурманск хочешь? — продолжал он, вдруг почувствовав, что под ним сейчас провалится пол.

— Я не знаю, кто турок, а кто — нет. я портниха.

— Я вот тебе покажу портниху!

В ответ раздались такие стенания, что у Коршунова внезапно заломило виски и замолотил пульс. Ничего не оставалось, как хлопнуть дверью, пообещав вернуться через несколько дней вместе с «воронком».

Григорий Петрович читал справку о работе с турецким послом, полируя пилочкой ногти, — такая вот слабость, повторял часто пушкинские «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

Коршунов почтительно наблюдал из кресла, как порхала маленькая пилочка.

— Все это довольно пошловато. — молвил Беседин, дойдя до раздела об интимной жизни посла. — Чисто механический секс! Вся ваша бабская агентура не способна вызвать любовь, это — бесполые манекены, хорошо раскрашенные, но манекены, намазанные разными там «Коти»! Они не могут достойно распалить даже турка! Так, чтобы он вдруг понял, что женщина может быть дороже родины, дороже богатства, дороже всего на свете!

Мысль поразительная.

— Извините, Григорий Петрович, но тут какой-то романтизм. я лично никогда этого не встречал. — Коршунов уже и не знал, в какую сторону рулить.