Михаил Любимов - С бомбой в постели

Греховные следы она обычно замечала в машине (куда еще податься несчастному разведчику?), удобной и просторной, находила там гребенки и тюбики помады, волосы и шпильки, а однажды обнаружила на обшивке салона дыры, явно пробитые острыми каблуками — какие танцы исполняли в машине, можно было только догадываться.

Прикрытие вице-консула совершенно его не выматывало, хотя консулу, «чистому» мидовцу и балаболке, он постоянно жаловался на перегрузки. Работа детская: прием с десяти до двух, проблемы виз, наследства, гражданства, и все одно и то же, и никакого просвета.

Однажды явился статный старик с розоватыми щеками, аккуратной прической и манерами, от которых веяло утонченным аристократизмом.

— Константин Щербицкий, — представился он. — Не знаю, как вы отнесетесь к моей биографии, но не привык врать: в молодости я служил у генерала Врангеля до тех пор, пока из-за предательства англичан, французов и прочей сволочи нас не выбросили из Крыма.

Заявление сие не привело Кузнецова в восторг: белые навсегда оставались врагами красных, проку от них для разведки — как от козла молока, вербовать рискованно: французы держали их на крючке, как потенциальную «третью колонну».

Чего изволите?

Сущий пустяк: совершить вояж в Калугу, где рядом до революции было родовое имение, там родился. Но увы, такого маршрута в Интуристе нет.

И хорошо, подумал Кузнецов, зачем показывать иностранцам затхлую провинцию, если почти каждый месяц взлетают в космос спутники, потрясает Большой театр и функционирует украшенное золотое кольцо?

— Может, в Москву или Ленинград? — бывший враг советской власти не вызывал у Кузнецова никакого интереса.

— Никогда не выносил столиц! Петербург и Москва — губители России! — сказал старик с пафосом. — Хочу перед смертью в родные места.

И вдруг Кузнецов вспомнил патриархальный Елец, наверное, похожий на Калугу, и представил себя старым, почти столетним (ему казалось, что жить он будет долго-долго), тоскующим в Париже по родному Ельцу — о, этот Елец! — и самоуверенного хама, жаждущего от него отвертеться.

И стало стыдно, случается же такое с секретными сотрудниками!

— Хорошо, я попытаюсь что-нибудь сделать для вас, не обещаю, что выйдет, но попытаюсь.

— Спасибо! — старик встал и протянул свою визитную карточку. — Я был бы очень рад, если бы вы согласились отобедать со мной. В русском ресторане, разумеется.

И отобедали.

С балалайкой, расшитыми русскими рубашками, с густым борщом и пельменями и с прочей клюквой.

И старик оказался интересным, читал под борщ Гавриила Державина: «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны, что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером там щука пестрая — прекрасны», эрудированный старичок, не жмот.

— Вы когда-нибудь здесь бывали? — спросил Константин.

— Впервые. Все-таки это ресторан врагов народа. — и на юмор был способен, не слишком тонкий, но все же.

Старик вздохнул:

— Беда в том, что вы действительно в это верите.

Ну вот, началось! Только еще не хватало копаться в прошлом, ставить под сомнение итоги гражданской войны и вообще. Зачем лишние слова? Надо поехать, посмотреть на достижения и на жизнь рядовых граждан, на метро и троллейбусы, на новостройки, заглянуть в школы и детские сады. Это в Москве, без нее нельзя. Потом — в Калугу.

Говорил заученные фразы, всматриваясь в худющую даму с красной розой на черном платье, она пела со сцены, блеск, а не дама.

Кузнецов славно выпил, размяк, с нежностью заговорил о Париже.

О, Париж!

И вдруг:

— Никогда не любил этот сутенерский город! Кем только я тут не работал! И таксистом, и рыбьим жиром для свиней торговал! И это я, гвардеец, потомок князей Щербицких! Как я ненавижу всех этих подлецов французов! Вместо того чтобы давать нам деньги и оружие, испугались своих вонючих пролетариев и позорно нас бросили на произвол судьбы. А потом? Тихо и мирно признали большевиков. Убийц признали!

— Но ведь Россия за вами не пошла, — возразил Виктор мягко, боясь обидеть.

— Россия поверила демагогии ублюдков. масонам вроде Керенского, Корнилова, Колчака. Кем они были до государева отречения? Дерьмом собачьим! И вообще наш народ — как воск, он покорен, глуп и доверчив, это нация детей!

Столь безжалостное отношение к соплеменникам сначала покоробило, а потом он подумал: прав старик, прав, чего ж обманывать самих себя? Нация разгильдяйская, хотя и добрая: крови проливали поменьше, чем на Западе. Подумаешь, Иван Грозный порешил тысячи четыре, а ведь сколько тысяч гугенотов вырезали лишь в Варфоломеевскую ночь! И вдруг в семнадцатом залились кровью, а потом подчинились сталинскому топору и воле партии.

— У нас в коммунистической партии другое отношение к русскому народу, — заметил Виктор, но Щербицкий лишь махнул рукой: мели, Емеля, твоя неделя. По дороге домой стало стыдно: хамелеон, сволочь, а старик — молодец, рубит правду-матку, кто знает, может, служил вместе в Крыму с дедом-атаманом, отец его частенько вспоминал, хотя о прошлом тоже помалкивал, вспоминал, когда напивался, облачался в черкеску с пустым серебряным патронташем на груди, брал гитару, пел «Вот вспыхнуло утро, румянятся воды, над озером быстрая чайка летит» и, дойдя до места «но выстрел раздался, нет чайки прелестной», неизменно пускал скупую слезу.

Какая была черкеска!

Совсем недавно он купил по случаю такую же, удивил Динку, войдя в полном казацком одеянии, тут же выпил, завел разговор о деде и о дядьке, который, оказывается, попал в каталажку за какие-то политические дела на Кубани, а во время войны загремел в плен и исчез.

Теперь уже Дина его сдерживала и показывала пальцем на потолок, словно именно там натыканы «жучки».

Резидент КГБ во Франции, низкорослый брюнет с уксусным выражением лица, людей не любил и считал, что все они суки, последних, наоборот, уважал и даже имел болонку. Кузнецова не жаловал за высокий рост и красивую наружность — беда всех уродливых карликов.

Выслушав доклад о встрече со Щербицким, он сморщился (словно в горшок с головой залез) и заметил, что белая гнида и старый пердун советской разведке совершенно не нужен, нечего ему устраивать сентиментальных свиданий с родиной и тратить драгоценное время. Но Виктор настаивал: старик энергичен и здоров, дай бог всем, у него куча связей, имеются дети и внуки (в перспективе могут тоже быть агентами!), почему бы его не использовать для дела?