Михаил Любимов - С бомбой в постели

— Что мы теряем, Александр Александрович?

— Ну ладно! — махнул рукой резидент, совсем окислившись. — Посмотрим, что из этого выйдет. Как говорил наш великий немец, а точнее, еврей Энгельс: «Для того чтобы оценить йоркширский пудинг, его надо съесть».

Санкция была получена, и вскоре Кузнецов побывал на дне рождения Константина Щербицкого: стол в лучших традициях, вокруг одни эмигранты, кроме улыбчивого Жерара Камбона, мужа дочки, занудного французика с бегающими глазами мелкого воришки.

Беседа шла легко и весело под водку на лимонных корочках хозяйского изготовления, Виктор сентиментально рассказывал о России, словно зазывал на родину, что может быть лучше поездки куда-нибудь в Ростов Великий с ночевкой в монастыре прямо у озера?

Щербицкий принес гитару, вручил вице-консулу.

Советский — а поет, не боится, искренний парень.

Надрался, хотя Дина удерживала, но не в смысле бессвязности, заплетающихся ног и головы в унитазе — такого никогда не бывало. Выглядел совершенно трезвым, словно резидент Александр Александрович, который свое отпил и зашил, как трепались злые языки, в одно место ампулу или что, то-то он злющий, словно кастрат на голой девке!

Поболтал с Жераром, пропустили по рюмке-другой, тот оказался чудесным человеком, проникся, готов был помочь с бытовыми проблемами, как в ответ не поделиться казацким происхождением и не прихвастнуть, что дядя, наверное, живет в Париже? А почему бы нет? Почему бы пропавшему без вести дяде не поселиться здесь?

Жерар удивился: с каких это пор русских выпускают при родственниках за границей? Где работает дядя? Сколько ему лет?

А фиг его знает, может, и не в Париже, а в Нью-Йорке, и вообще это — государственная тайна.

— Как говорила мадам де Сталь, в России все — тайна, но нет секретов, — съязвил Жерар и пообещал показать Виктору истинный Париж, известный только его жителям.

Виктор поцеловал дамам ручки, как на светском балу, старался не слюнявить белую кожу — уже чуть развезло. В машине обмяк, никак не мог объехать цветочную клумбу, а она оказалась упрямой и не двигалась с места.

Дина молчала, только тихо ахала, знала, что в таком виде лучше его не трогать.

Преодолел клумбу, объехал-таки, чуть зацепив бампером стоявшую машину, на трассе развил предельную скорость, задремал у красного светофора.

Дома достал бутылку фундадора, испанское пойло, настоянное на клопах и предназначенное для советских бедняков, переоделся в казацкую форму, и долго еще летало по квартире «Белая гвардия, белая стая.».

Он и не подозревал, что попал в активную разработку: Жерар Камбон, милый родственничек Щербицкого, работал на самом деле не в частной фирме, а в контрразведке, об этой страшной тайне даже жена не подозревала.

— У моего тестя появился знакомец из русского консульства, между прочим, приятный парень, легко сходится с людьми и глушит водку, — доложил он шефу утром, улыбнулся и поправил бордовый галстук, сочетавшийся с темно-синим костюмом, на большую игру красок чиновничье воображение не замахивалось, к тому же брюнет — во всем брюнет.

— Наверняка он работает в КГБ! — засуетился шеф. — Если глушит и свободно держится, значит, шпион! О, как они умеют пить! Однажды на приеме в русском посольстве я вычислил всех и по тому, как держат рюмку, и как бегают глазами по залу в поисках контактов! — шеф в прошлом работал психологом, отсюда все плюсы и минусы, pros & cons.

Ясно, но нужны более полные данные.

Подключить чудеса техники, усилить контроль за режимом дня, покопать связи, причем интенсивно, а не от случая к случаю.

Через месяц на столе лежал документ с компрами: бездумно тратит деньги, которых вечно не хватает, опять же водка и песни дома, конечно, не страшный криминал, в колонии все подраспущены, но зачем напяливать на себя казацкую форму? Зачем?

И что это за дядя?

Камбон запустил проверку в муниципальный архив и, к ужасу своему, обнаружил, что в Париже проживало около шестидесяти Кузнецовых, по своим приблизительным параметрам походивших на дядю.

Нет ничего милее людей, оказывающих бытовые услуги чужестранцам, и радости Кузнецовых не было конца. Разве не небо ниспослало этого милейшего француза? Многие проблемы он решал легко и просто, например покупку мебели для московской квартиры, кожаной, черт побери, с огромнейшей скидкой. Да и кто лучше Жерара был осведомлен о расписании парижских распродаж, кто лучше него знал магазины, где не бесстыдно надували наивных русских, а продавали высококачественный товар, причем за сносную цену?

Жерар научил пить перно, открыл кабаки, где протирали стулья великие, туда порой Кузнецов хаживал в гордом одиночестве ради собственного удовольствия, брал, как какой-нибудь Андре Жид, лишь рюмку анизет де рикар и задумчиво смотрел через окно на монотонный поток автомобилей, погруженный в фабулу своего будущего романа. Раскрывал газету, небрежно пролистывал ее, закуривал голландскую сигару, блаженно окуная губу в рюмку.

Однажды с помощью французского друга приобрели настоящий чиппендейльский диван, восхитительно красный, от такого весь московский бомонд ахнул бы, наметили приобретение персидских ковров, хрустальных люстр и карнизов для штор.

Француз вел свою игру, русский — свою: оба затягивали в западню.

— А мог бы ты помочь мне в более серьезном деле? — спросил Кузнецов.

— Если смогу. Мы же друзья, — чуть напрягся верный друг.

— Одному русскому министерству очень нужна электронно-вычислительная машина последнего поколения. Но КОКОМ, как известно, наложил эмбарго на экспорт в СССР. Она почему-то считается стратегическим товаром.

Сволочь, подумал Камбон, а какой же еще это товар? Не зубная же паста!

— Чем же я могу помочь?

— Выехать в командировку в Индию, открыть там на свое имя фирму и купить эту ЭВМ. Переправку ее в Союз мы берем на себя. Ты получишь очень хорошие комиссионные.

Для приличия Камбон помялся, поерзал на стуле, задал несколько наивных вопросов о технологии переброски ЭВМ, попросил время на раздумье и вскоре забросил ответный крючок: дядя Виктора действительно жил в Париже и умер всего лишь несколько лет назад, правда, удалось найти дружка покойного, он все это и рассказал.

Печальное известие, у Кузнецова даже слезы на глаза навернулись, грустно без дяди, словно прожил с ним многие годы и вдоволь погутарил о жизни.

— Давай выпьем за упокой его души, Жерар.

Друзья подняли бокалы, хороший тост.

Странная это штука — отсутствие корней, сначала этого не ощущаешь, шагаешь по жизни с партбилетом на груди — какое кому дело до прошлого, когда все мы в будущем? — потом прорезывается интерес, перерастает в любопытство, а дальше просто жжет, не дает вздохнуть: что там было? что за предки? как жили и что во мне от них?