Павел Дартс - Крысиная башня-2

Он быстро разобрался с рацией; нажал клавишу передачи и, стараясь перекричать взволнованно бубнящие голоса, рявкнул:

— Ну-ка всем молчать! Всем молчать, понятно! Всем — молчать и слушать!

Пришлось повторить это несколько раз, пока последние тупари уже не заткнулись со своим заполошным «- Первый, первый, пост три вызывает первого, что у вас там…» Дебилы, нах. Как он вам и ответил бы, если вы своим кудахтаньем засераете эфир!

Когда все наконец заткнулись, Владимир выдал заранее заготовленное:

— Внимание, слушать меня внимательно, если хотите жить! Арсенал захвачен и полностью контролируется Объединённой Республиканской Армией! Да, мы Армия, и мы представляем собой не родионовцев, и не огрызки армии Регионов, — мы те, кто стоит за единую, сильную страну! У вас есть выбор: вы можете попытаться препятствовать нам, — и при этом, безусловно, будете убиты! Либо вы можете находиться на своих постах и не предпринимать никаких агрессивных действий, — и мы оставим вас в живых! В противном случае вы будете расстреляны немедленно как предатели Родины и народа!

Такая подача призвана была парализовать волю к сопротивлению у постовых: одно дело думать, что на Арсенал напала какая-то банда, и совсем другое — противостоять целой Армии!

Про себя он подумал, что, в принципе, в том, чтобы разделаться с постами и правда нет ничего сложного: оружия в Арсенале как говорит Студент, валом; башенки с пулемётами и гранатомётами по углам периметра и возле ворот имеют амбразуры только на внешнюю сторону, а со стороны центрального здания они «для освещения» просто застеклены, — можно было бы попросту расстрелять всех внутри находящихся. Тем более, что тут есть и кое-что посущественнее автоматов.

Радио молчало. Снова нажал на клавишу передачи, и повторил уже «от себя»:

— Откроете огонь — сожжём вас к чёртовой матери! Сидите там на месте и не высовывайтесь!

Дёрнул Илью за воротник:

— Хорош блевать, солдат! Пошли, покажешь где здесь узел связи, пока до него кто-нибудь раньше нас не добрался! Девочки! — он обернулся, — Держимся вместе! Ничего ещё не кончилось! Сейчас очень важный этап: надо запустить в периметр машины и наших людей. Элька! Тебе бы одеться бы как-то… Сейчас я вернусь. Надо тут связь с их центром обрубить.

Взгляд его остановился на Гузели, на Мияки-тян. Он сразу отметил, что она так и оставалась в своём «сценическом наряде» японской гейши, только что сняла верхнее, с большим бантом на спине, кимоно. Стоявшая рядом Рамона с усмешкой шепнула ему:

— Сохранили, представь себе, тебе твою девочку… Можешь не благодарить… «Для тебя» сохранили, имею ввиду — понял?..

Да понял, понял, всё он понял… Подталкивая перед собой Студента, вышел.

В углу Габриэлла втолковывала сжавшейся в комок Анжелике:

— …вот потому тебе ничего и не сказали, овца ты стриженая. Вот из-за такой вот твоей истеричной реакции. Дура! Что ты всхлипываешь! Да мы тут столько возьмём, что сможем лет пять жить безбедно! А ты ноешь! Всё за тебя сделали! Вот, глянь: ты знаешь сколько пистолет на чёрном рынке сейчас стоит?? — и тыкала ей под нос снятую уже с Богдана кобуру, — А тут этого добра!..

В центре зала, перед сценой, Рамона вытащила из груды тел Климкину-Коломбину. Та стонала, прижимая окровавленные по локоть руки к животу, где весь её пеньюар представлял собой одно кровавое пятно.

— Что ж ты, дура!..

Коломбина не отвечала, только мучительно стонала.

— Сказано же было — всем собраться за сценой! Какого ж ты чёрта!.. А, впрочем, что говорить…

Подошла отчаявшаяся что-то объяснить Анжелике Габриэлла; взглянула:

— Не, не выживет. Ты посмотри сколько крови вытекло…

— Я её спасать и не собираюсь… Ладно, что наработала — мамаше её отдадим! — стукнул выстрел, дёрнулась голова, из затылка плеснуло красным.

— Вот, девочки, я вам сколько раз говорила: слушайте, что вам «мамка» делать велит! Одна вот не послушала…

Было уже совсем темно. На постах старший капитан в этот вечер оставил по одному человеку, при этом явно не самых выдающихся личных качеств: никто из них не стрелял, ни когда Владимир в сопровождении уже переодевшейся сестры, пробежал к центральным воротам; ни когда открывал ворота. Больше всего он боялся, что дежуривший в приворотном сооружении солдат вдруг решит «проявить мужество и героизм» и начнёт стрелять и кидаться гранатами. Для этого и взял с собой Элеонору — чтоб прижала, случись такая надобность, его к полу огнём и дала возможность ему подобраться поближе. Но никто не стрелял, — и он не стал озабачиваться судьбой перепуганного зольдатика.

А пугаться тому было чего: когда Владимир отсемафорил в темноту фонариком, там вдали внезапно вспыхнули больше десятка фар! Раздалось рычание заводимых моторов. Вполне можно было решить, что это целая бронеколонна идёт на приступ.

И действительно: идущий первым Слонопотам, ведомый Оберстом, выглядел очень внушительно, прямо как бронепоезд или зомбимобиль из фильмов — в темноте ведь не было видно ни несерьёзных Алёниных рисунков на бортах, ни примотанного проволокой к переднему бамперу большого Винни-Пуха, теперь уже всего залепленного снегом.

Пофыркивая дизелем, он солидно, как линкор, входящий в узкую гавань, миновал «змейку» из бетонных блоков и вскоре поравнялся с приворотной башней.

С подножки спрыгнули взволнованные Женька и Алёна, засыпали вопросами. Отмахнулся от них; показал только куда не показываться, чтобы не оказаться в зоне возможного обстрела с других башен. Показал Оберсту, куда сдавать.

Следом вкатился микроавтобус с Диего за рулём. За ним — грузовик с водителем — тем самым дядькой из «Отеля «Спорт». За ним ещё несколько машин с людьми. Стало людно и даже шумно. Ну, за дело! Стрелковка. Пулемёты с боепитанием. Ручные и крупнокалиберные — Оберст разбирается, подскажет. Гранаты ручные. Гранатомёты и боезапас к ним. Пистолеты. Да мало ли что может понадобиться запасливому человеку с командой в новых условиях!

Бормоча «- Первым делом ПКМ; по три на борт; лента-двухсотка… по две… нет, по четыре; а лучше по шесть! — на ствол…» — рысцой пробежал и скрылся в дверях Арсенала Оберст. За ним устремились остальные. Работа закипела.

Когда через два часа машины, гружёные оружием так, что прогибались рессоры и кардан скрёб снег, стали, вслед за «флагманом» — Слонопотамом, покидать разграбленный Арсенал, прибежала Лёшка, которую Владимир поставил следить за одной из угловых башен, — во избежание каких-нибудь неумных действий засевшего там солдатика. Посветила на Владимира фонариком, сообщила:

— Володь — у тебя на лбу шишка!

Потом спохватилась: «- …там из окна тряпкой белой машут и кричат что-то!»