Павел Дартс - Крысиная башня-2

Прошёл по двору, теперь уже освещённому несколькими факелами, воткнутыми просто в снег по углам: всё затоптано, посыпано гильзами; снесён дощатый туалет… Десяток недвижимых тел врагов, рядком выложенных. Убитых общинников снесли в церковь. Метнувшийся ему навстречу, попытавшийся в ноги ему упасть некто в затрёпанном, измазанном донельзя пальто — оказался Мундель, которого, подгоняя пинками, гнала Аделька — ага, и этот попался!

— Я лицо частное; поймите! — я не комбатант; то есть не участник конфликта, поймите!! Я, можно сказать, журналист, наблюдатель; волею судьбы вброшенный в этот бешеный водоворот страстей и крови! — пытаясь хватать за колени брезгливо отступавшего Вовчика, верещал сам ползущий на коленях «пропагандист».

— По мере сил, как работник гуманитарной сферы, я пытался умерить ярость и ожесточение… эээ… сторон! Я требую, чтобы ко мне не применялись нормы, как к принадлежащему к одной из сторон конфликта! — поймите! — я лишь журналист и наблю…

От Аделькиного пинка в плечо он кувыркнулся в сторону; завозился, ища в снегу слетевшие очки.

— Брешет всё! — мрачно по своему обыкновению, заявила Адель, — Он у них был главным идеологом. Знаю! — рассказывали! Выступал, чтоб всех нас тут перевешать; вешатель проклятый! Ууу!.. — замахнулась на него прикладом.

— Разберёмся… — стандартно пообещал Вовчик, — Обыскали?.. В подвал его, к остальным. Завтра займёмся. Есть ещё пленные?.. Ах, дострелили двоих??. Кто ж это вам?? …а, впрочем ладно. Да, тебя Бабах искал. Он на колокольне должен быть…

— Там эта машина, большая такая, в низине тарахтит. — сообщила между делом Адель, — Фарами и прожектором с кабины светит, — видишь?

И правда, явно луч прошёл по колокольне, по крыше церкви.

— Мы ж туда не суёмся. Непонятно, кто такие — хоть и помогли. Но — не стреляют; и сами не идут. Хорь, ты б послал кого?.. Надо ж выяснить.

— Понятно что надо. Вот, сам иду. Нет, сопровождать не надо; занимайтесь своим делом!

И разошлись, она — продолжая подгонять пинками Мунделя; он — к склону Пригорка, где за церковью начинались окопы.

Бабах нашёл Адельку, когда она уже переправила Мунделя в подвал; и рылась в сваленных в кучу разгрузках, многие из которых были порваны пулями и испачканы кровью. Искала патроны, он так понял; но с патронами было плохо — оставшиеся патроны в основном повытягивали уже те, что и постаскивали сюда разгрузки с убитых и взятых в плен.

— Привет!.. — как-то нелепо поздоровался с ней Бабах, — Как ты?

Она мельком взглянула на него; потом отбросила пустую разгрузку в сторону, и выпрямилась. Прямо взглянула ему в лицо:

— Джон, или как тебя, Женька! Что ты за мной всё следишь?

— Я?.. — попробовал Бабах отбояриться, — Да я совсем…

— Я что, не вижу? — спросила она строго, — Все видят.

— А… Ну и слежу… Не, то есть не то что слежу, а так… наблюдаю! — Бабах с неудовольствием почувствовал, что в присутствии нравящейся девушки становится косноязычным. С Валюхой такого не было.

— Джон, я тебе нравлюсь? — вот так вот, в упор, по-простому; и смотрит.

— Ну, это… ага! — сознался он. Сразу стало как-то легче.

— Джон… то есть Женя! — Адель по-прежнему смотрела прямо в глаза, и говорила серьёзно, отнюдь не заигрывая; да и время и место было совсем не располагающее к флирту, — Ты мне тоже… нравишься.

— Да? — Бабах приободрился.

— Когда вы будете возвращаться в Мувск — ты бы взял меня с собой?

— Конечно!! — Бабах понял, что это реально судьба. Удачный, чёрт побери, день!

— Ты ведь знаешь, что у меня есть неоконченное дело? — так же спокойно продолжала девушка.

— А, ну да. И что?

— Поможешь мне? Подстрахуешь?

— Что, прямо сейчас?.. — изумился он.

— Сейчас самое удобное время. А завтра он может убежать. В Никоновку, в Оршанск, или даже в Мувск. А я… я не смогу спокойно жить, пока… пока это дело не закончу. Ну, Женя, поможешь?

— Конечно. — Бабах перехватил поудобнее автомат. — Пойдём.

Навалившись на руль, Владимир понемногу начинал дремать — сказывалась практически бессонная ночь и насыщенный событиями день. Сидевший рядом Женька какое-то время развлекался тем, что шарил фарой-искателем по окрестностям, но потом и сам стал понемногу «отъезжать…»

И хорошо, и ладно. Чем позже узнает, тем лучше. Но за обстановкой нужно всё равно посматривать; мало ли что.

Нет, они не «пошли на соединение с силами осаждённых», как требовал Женька, и о чём кричал в переговорную трубу «экипаж»; более того — Владимир ходил и запер кунг снаружи на задвижку, — непонятно для чего, но там была и наружная задвижка. Конечно, можно было выбраться и через люк на крыше! — но перед тем, как запереть кунг, Владимир залез туда, и «провёл беседу».

Толчком стало то, что по внутренней связи, проще говоря, «по трубе», Элеонора плачущим голосом сообщила ему, что «Алёнка убита!»

Он не поверил сначала своим ушам, но и поостерёгся переспрашивать, метнув взгляд на сидящего рядом, и занятого перезарядкой пулемёта Женьку. Сказал лишь «- Будьте на месте, не выходите ни под каким видом, я сейчас подойду»; и, оставив Женьку «за старшего», быстро выпрыгнул из кабины и метнулся к дверям в кунг.

Лёшка-Алёнка была мертва, в этом не было никаких сомнений. Пуля попала в шею и прошла навылет, повредив какие-то артерии, отчего она быстро истекла кровью. Перевязывать такое ранение было бесполезно…

Плача, сестрёнка рассказала, что «в самый разгар», когда подожжённый потом Владимиром и Гулькой БМП представлял реальную опасность, Лёшка буквально стащила за штаны с «верхнего поста» Матюшкина, который мазал из РПГ раз за разом, — и взялась стрелять сама. И… видимо снайпер. А может просто шальная пуля.

— Во-овка… Она так быстро умерла!.. Мы ничего не могли сделать; вот, и Николаич ничего не смог, у него на руках и умерла, смотри, весь в крови-и… Это Алёнкина кровь, ты представь, девчонку-то за что?.. —Элеонора говорила громко, почти кричала, хотя в этом не было необходимости; Владимир понял, что они тут все немного подоглохли от работы нескольких пулемётов из замкнутого объёма.

Владимир огляделся. Горела лампочка, освещая внутренность кунга; вонь от сгоревшего пороха, несмотря на то, что в углу подвывал вытяжной вентилятор и люк на крыше был приоткрыт. Катающиеся под ногами в изобилии стреляные гильзы, которые Матюшкин с виноватым видом сметал веником в совок и ссыпал наружу в одну из бойниц. Готовые к стрельбе пулемёты с заправленными лентами; открытые коробки, в которых так же поблёскивали медным носики пуль. Висящие на крюке, как шкуры от змей, пустые пулемётные ленты. Всхлипывающая в углу Наташа. Следящая через амбразуру за обстановкой с левого борта Гузель; действительно, весь по плечи в крови Николаич, следящий за обстановкой с правого борта. Автоматы и гранатомёты, закреплённые в стеллаже. Ящики с оружием на полу, расставленные так, чтобы с них было легче доставать до бойниц. И лежащая на них Алёнка, с бледным, обиженным лицом. Полуприкрытые глаза; намотанный в несколько слоёв на шею бинт, весь алый от крови. Красная дутая курточка, на которой крови совсем не заметно; зато брызги везде: на лесенке, на стенах, на ящиках и на прикладах пулемётов… Ледяным сжало сердце.