Александр Золотько - Рождество по-новорусски

– Ничего, потрепите, – без выражения сказал Гринчук.

– Мне показалось, или это действительно было хамство? – осведомился Владимир Родионыч.

– Понимайте, как хотите, – ответил Гринчук.

– И вы позвонили мне среди ночи, чтобы нахамить? И все?

– Я позвонил вам среди ночи, чтобы поделиться с вами некоторыми соображениями.

Владимир Родионыч потер переносицу.

– Давайте вы это сделаете с утра? Часиков в девять, если вам неймется.

– Лучше прямо сейчас, вы ведь не захотите узнать все в последнюю очередь?

– Что узнать?

– Все. Например, то, что осталось немного непонятного во всем произошедшем. Вам ничего не показалось странным в самоубийстве Виктора Евгеньевича?

Владимир Родионыч посмотрел на часы, висевшие на стене. Три часа восемнадцать минут. Показалось ли ему что-то странным? А самоубийство вещь сама по себе не странная?

– Там было достаточно много странного, – сказал Владимир Родионыч. – Послушайте, Гринчук, если уж вам так не терпится поставить меня в известность о чем-то, то приезжайте прямо ко мне. Все равно спать не дадите.

– Лучше по телефону, – сказал Гринчук. – Лучше – по телефону, честное слово. Я тут могу быть немного занят.

– Ладно, давайте по телефону, – обреченно согласился Владимир Родионыч. – Что там было странного?

– Представим, что вы решили покончить с собой, – сказал Гринчук.

– Не с вашим счастьем, – желчно произнес Владимир Родионыч.

– Только представим.

– Хорошо. Я захотел покончить с собой.

– Отлично. У вас есть возможность выстрелить в себя из длинного и неудобного ружья, или из компактного, как бы специально для этого предназначенного пистолета. Ваш выбор?

– Ну… Мне трудно выбрать. У меня в этой области мало опыта. Наверное, пистолет.

– Правильно, – согласился Гринчук. – А Виктор Евгеньевич достал из оружейного сейфа мушкет, собрал его, потому, что нельзя ружья хранить в собранном виде, и стрельнул. А пистолет оставил лежать в другом сейфе. Скажите, кто стал бы стрелять из ружья, когда есть пистолет?

– Ну…

– Правильно, тот, кто не знает, что в сейфе есть пистолет.

– Вы хотите сказать, что его все-таки убили? – насторожился Владимир Родионыч.

Это начинало походить на фарс. Раз за разом у них появлялась уверенность в том, что все стало понятно, что они выяснили все потаенные пружины этого грязного дела, но настырный Гринчук раз за разом вытаскивал очередные скелеты из объемистых шкафов новых русских дворян.

– Его убили? – повторил свой вопрос Владимир Родионыч.

– Да. И Громова, охранника Чайкиных, который охмурял несовершеннолетнюю перед видеокамерой, тоже убили. Два раза имитировать самоубийство – однообразно и свидетельствует о недостатке фантазии. Кстати, вы явно не интересовались тем, первым самоубийством.

– У меня и без того множество проблем.

– Да. Согласен. А у меня на тот момент, спасибо похитителям, проблем было поменьше, и я тем самоубийством заинтересовался. То, что Громов не был склонен к таким решительным делам – оставим за кадром. Мало ли, что с ним могло случиться? А вот наркотики в бачке – перебор. Громов наркотиками точно не занимался, иначе нам не пришлось бы их ему подбрасывать.

Владимир Родионыч застонал.

– Что? – переспросил Гринчук.

– Вы так спокойно об этом говорите…

– А мне нужно было рассказать все, как было на самом деле? Сообщить всем, что Громов с корыстными целями трахает девчонку? Не смешите меня, Владимир Родионыч. Мы спокойно вывезли Громова в лес, устроили показательную подготовку к повешенью…

– Так это ваша работа – та петля?

– Наша, наша… Дело не в этом. Дело в другом. Каюсь, решил сыграть в Робин Гуда и заставить подонка вернуть деньги одной пострадавшей из-за него девушке.

– Как трогательно!

– Что сделал Громов? Он ведь, как оказалось, не сам планировал свои отношения с Милой. Он выполнял указания. И сразу же позвонил тому, кто его на это поставил…

– Виктору Евгеньевичу?

– Нет. Не Виктору Евгеньевичу. Громов позвонил другому человеку, который сказал, что зайдет к нему в гости. И зашел. Оставил Громову пулю в голове и наркотики в бачке. А унес с собой, помимо видеокамееры и кассет, еще одну очень важную для себя вещь.

Гринчук сделал паузу.

Владимиру Родионычу показалось, что там, в телефоне что-то щелкнуло, словно кто-то захлопнул дверцу машины.

– Гринчук! – окликнул Владимир Родионыч.

– Да, – отозвался Гринчук.

– Вы там что, в машине?

– Угадали, – засмеялся Гринчук, – призовая игра. Классная вещь эти мобильные телефоны. Звонишь откуда хочешь и куда угодно. Только вот…

– Что?

– Потом кто-то может взять и проверить, с кем вы разговаривали, получить все распечатки звонков и номеров телефонов, по которым вы звонили. Нарушение свободы, понимаешь. А в мобильнике Громова мог быть телефон того самого, убивцы. И уж, во всяком случае, зная номер Громова, даже если он регистрировал телефон не на свое имя, можно было узнать все номера, по которым он звонил. Я выяснял, Громов регистрировал свой телефон не на свое имя. Вот убийца и унес его аппарат. Не стал рисковать, умница. Ему было вовсе не нужно, чтобы запаниковавший и попавший в поле моего зрения Громов все испортил. Четыре миллиона долларов – вещь конкретная, а бабки, которые можно было срубить на шантаже Чайкиных – кусок тоже лакомый, но не сиюминутный. Тем более что кассеты Громов все равно отснял. И, по большому счету, был уже не нужен. Но если бы я натолкнулся на знакомую фамилию в списке абонентов Громова, то это могло все спутать.

– Но телефон унесли, а номера его вы не знали?

– Не знал. А выспрашивать у его окружения – не мог, чтобы не спугнуть. Но тут помог случай. Меня решили убить руками Милы. На почве личной неприязни.

– Я помню, вы мне объясняли. Единственный способ убрать вас, не привлекая внимания к делу.

– Совершенно верно. Организатор всего этого театра не был заинтересован в излишней рекламе. Он слишком хорошо понимал, что вам не интересно привлекать всеобщее внимание к вашим внутренним дворянским делам. И вы согласитесь с первой же более-менее удобной версией. С версией о Романе Ильченко.

– А вы делали все, чтобы заставить его шевелиться?

– Именно. С Гирей мы ссориться отказались. Мехтиев меня убирать бы не стал, у нас не было с ним точек трения. Автокатастрофа или еще какая глупость – все делала понятным и прозрачным. Все, даже вы, принялись бы искать организатора моего убийства, и стало бы понятно, что на Ильченко все не закончилось.

– Мы это уже обсуждали. И то, что вы обыскали вещи уснувшей Милы, и то, что испортили пистолет… Это выглядело очень мелодраматично.

– А еще я проверил ее мобильник. Уж у нее-то в телефоне номер любимого человека должен был сохраняться. Не станет же она каждый раз набирать все цифры любимого номера. И, не смотря на то, что милая Милочка также телефон на себя не регистрировала, в списке сохраненных номеров я обнаружил имя Гена. Геннадий Громов. К тому моменту, когда Мила проснулась и отправилась меня убивать, я знал уже не только номер Громова, но и номер того, кому он звонил незадолго перед своим загадочным самоубийством.