Александр Золотько - Под грязью пустота

– А деньги? – неожиданно сказал сержант.

– Какие деньги?

– Мне он сказал, что три тысячи…

– А где ты час катался, идиот?

Сержант обреченно вздохнул.

– Ладно, – сказал Хорунжий, – получишь деньги, не ной только.

– Хорошо, – сказал сержант.

Навстречу им пронеслось две машины. Сержант проводил их взглядом.

– Превышают, – кивнул Хорунжий, – на такой трассе с такой скоростью так спешить можно только по очень важному делу.

Сержант кивнул.

Очень торопились машины, подумал Хорунжий. Очень торопились. Не за ментом ли? По-видимому, эта мысль пришла в голову и сержанту. Он побледнел.

– Твоему приятелю хватит ума не торчать в кафе? – спросил Хорунжий.

– Он сказал, что побудет неподалеку.

– Соображает, – одобрительно кивнул Хорунжий, – А что ты ему сказал?

– Сказал, что кого-нибудь из нас могут убить.

– Молодец, – Хорунжий замолчал. Нужно внимательно следить за трассой. Быть готовым к неожиданностям. Держись, Саша. Держись. Уже скоро.

В ушах звенело, а стена, к которой удалось вовремя прислониться, тошнотворно покачивалась. По комнате плыл туман, то сгущаясь, то рассеиваясь. Иногда откуда-то из угла выныривала пустота, и тогда Гаврилину приходилось напрягаться, чтобы отогнать ее.

Хозяин что-то изредка говорил сыну, тот коротко отвечал, но дальше чем на три шага от Гаврилина не отходил. Просто глаз не сводит.

В ушах стоял негромкий звон, как в колоколе, после того, как основной звук затихает. Последний стакан самогона был явно лишним. И предпоследний. И…

Не нужно было все так усложнять, просто одеть милицейскую форму и выехать. И пусть Вася сам здесь за все отдувается.

К горлу подступила тошнота. Он и не предполагал, что так ослаб. Осталась только тошнота, боль и темнота, которую нужно отгонять из последних сил. Похоже, что рана снова открылась.

Гаврилин вздохнул. Попытался вздохнуть. Только попытался и тут же был наказан болью.

Перевязать бы рану. Приложить к раскаленному боку что-нибудь прохладное. Успокоить боль. Он даже чуть не поддался соблазну.

Рана сразу его выдаст. Гаврилин прикрыл глаза, чтобы не видеть внимательных и жадных глаз сына лесничего. Стало только хуже. Он не мог теперь сразу заметить подкрадывающуюся темноту и чуть не провалился в забытье.

Вздрогнул, открыл глаза.

Сколько нужно Хорунжему, чтобы приехать? Час? Два?

Душно. Гаврилин расстегнул немного куртку.

С расстояния в тысячу километров до него донесся голос лесника.

– Что? – Гаврилин с трудом разлепил ставшие непослушными губы.

– Разденься. И полежи.

– Не… – Гаврилин качнул головой и судорожно сглотнул, чтобы удержать тошноту, – мне нужно ехать. У вас нет машины?

– Куда ехать?

– На ближайший пост. Нужно сообщить, что на меня напали.

– Машина? – лесник глянул мельком на сына.

Как в зеркало погляделся, подумал Гаврилин.

– Ты уже мотор починил? – спросил лесник.

– Так это… – протянул сын.

– Не починил? Придурок. Извини, сержант. Придется к трассе пешком выходить. Сын проводит. Вот согреешься, отдохнешь…

Отдохнешь и согреешься. Согреешься и отдохнешь.

Нужно или уходить немедленно, или ждать, пока приедет Хорунжий. Или приедет Краб.

Если он не поверил их представлению.

Нужно было одевать форму и прорываться самому. Нужно было. Или нет? Он ведь мог напороться на тех, кто видел сержанта. Или на тех, кто видел в лицо его самого. В подвале их было достаточно много. Или вдруг напарник сержанта слишком рано понял бы, что к нему приближается не Миляков.

Тогда не нужно было заходить к леснику. Только… Не хватило бы ему сил добраться до дороги. Он и сюда дошел почти на автопилоте.

Теперь остается только сидеть и ждать. Сидеть и ждать, кто первый приедет за ним.

Лесник сказал, что телефона у него нет. Значит, предупредить о том, что кто-то у него в гостях он не мог никого. Если верить леснику. Его должны были предупредить, что ищут беглеца.

У самого лесника рожа непроницаемая, а вот сын… Он смотрит на Гаврилина просто влюбленным взглядом. Или деревня у них называется Гомосеки? Гаврилин с трудом улыбнулся.

Не на меня смотрит мужик, ему награда мерещится.

Гаврилин затаил дыхание, чтобы остановить очередной приступ тошноты.

Если их предупреждали, что разыскивается беглец – а их обязаны были предупредить – не должны были они так быстро успокоиться. Мало ли что им мог наплести гость? Нужно было постараться быстро сообщить Крабу или Хозяину…

А они даже не пытаются двинуться с места. Или в доме был кто-нибудь третий? Не похоже. Или все-таки есть телефон?

Гаврилин попытался опереться на стену и встать. Рука соскользнула, и он резко опустился на лавку. Толчок отозвался болью в ране. В глазах потемнело.

– Ты чего? – спросил разом оказавшийся рядом сын лесника.

– Х-хе – хреново мне. Боюсь – блевану прямо в комнате.

– Батя! – крикнул парень.

– Чего?

– Тошнит мужика.

– Ну выведи его на крыльцо, только смотри, чтобы Кунак его не порвал.

– Пошли, – Гаврилин не успел уклониться, руки подхватили его под мышки, рванули вверх.

Боль хлестнула по телу, в глазах потемнело.

– Я… я сам… – пробормотал Гаврилин.

– Ничего, давай, помогу.

Гаврилин продирался сквозь боль, как сквозь трясину. Весь мир сжался для него в маленькую светлую точку, и Гаврилин старался не упустить это светлое пятнышко.

Морозный воздух впился в разгоряченное лицо. Гаврилин почувствовал, что никто его больше не поддерживается и вцепился обеими руками в столб на крыльце.

Уже стемнело.

– Кунак, место! – закричал сын лесника, стукнула дверь сарая. – Можешь спускаться.

Осторожно нашаривая ногами ступеньки, Гаврилин спустился во двор. Успел шагнуть в сторону, как новый приступ тошноты скрутил его.

Удержаться на ногах. Устоять, не свалиться. Гаврилин постоял согнувшись, ожидая нового приступа. Сплюнул. Горло снова сжалось, но это были только позывы. Гаврилин выпрямился, прислонился спиной к крыльцу, попытался отдышаться, но боль была начеку.

Гаврилин сунул руку под куртку. Пальцы натолкнулись на рукоять пистолета. Выше свитер был мокрым. Кровь.

Гаврилин постоял еще несколько секунд. Тошнота отступила, в голове немного прояснилось. Только вот слабость… Руки дрожали. И это было не от холода.

Гаврилин осторожно поднялся по ступенькам, прошел неосвещенные сени, вошел в комнату.

Электричества у них действительно нет. Комната освещалась двумя керосиновыми лампами. А он и не заметил. Гаврилин увидел, что лесник стоит возле скамейки, внимательно что-то рассматривая.

Что там может быть? Гаврилин шагнул к лавке. Кровь. Она все-таки просочилась.