Даниил Калинин - Выбор чести

Капитан сбил на колени председателя, Херман с глумливой улыбкой развернул лицом к себе блондинку и также заставил опуститься на колени. Она попыталась встать, но получила звонкую оплеуху; немец порвал платье, подставив солнечному свету маленькие девичьи груди. Он испытывает от процесса настоящее садистское удовольствие и жалеет только об одном: не дали времени опробовать девчонку, вдоволь насладиться наверняка еще девственным телом.

Младшая оказалась напротив меня. Она твердо посмотрела в глаза, плотно стиснула руки на груди и молча опустилась на колени.

У меня будто остановилось сердце. Нет, конечно, я понимаю, что от шальных пуль в бою могут погибнуть невинные, даже дети. И это война, и приказ есть приказ. Более того, особым распоряжением командования бойцам «батальона» разрешено уничтожение гражданских лиц всех возрастов и обоих полов. Но я трактовал его иначе. Женщины и даже дети берут порой в руки оружие и становятся врагом, которого нужно убить. Но сейчас…

Девушка вновь посмотрела на меня. Обычно перед расстрелом людям завязывают глаза, чтобы им не было так нестерпимо страшно. Даже в НКВД стреляют в затылок. Херман просто садист, он хочет видеть глаза жертвы, ее лицо перед смертью. А вот сестра сама встала перед своим палачом, сама держит взглядом мое лицо, принимая смерть не по-женски мужественно.

И в ее глазах нет ни страха, ни даже презрения, что странно. Волнение, решимость, еще вызов… И вопрос. Да, именно вопрос: «Ну, что ты будешь делать?»

И от ее пронзительных глаз, от ее бесстрашия становится как-то не по себе. Я навожу пистолет на девушку, но рука начинает дрожать.

Кто ты?

Ради чего сюда пришел?

Разве освободитель родной земли может быть палачом?!

На секунду в девушке я узнаю свою жену: тот же овал лица, очертание губ, такого же цвета глаза… Дуниша, Очандиано, Бискайя… Герника.

Да, Герника. Я помню завалы кирпича разрушенных домов, удушающий дым пожарищ и запах горелой плоти. Детей с пулевыми ранениями от авиационных пулеметов «Кондора». Именно тогда я понял, что ошибся с выбором на той войне. Именно тогда немецкая жестокость и бесчеловечность предстала передо мной во всей своей неприглядной красе.

Тогда ты хотел немецкой крови. А теперь служишь им. Кому ты служишь?

Палачам.

Освободитель земли, истребляющий большевистскую сволочь… Именно так мне описывал мое будущее гауптман Климов. Мой боевой товарищ, мой наставник, с которым мы вместе проливали кровь, свою и чужую, вместе теряли соратников.

Но вот «большевистская сволочь» стоит передо мной на коленях. И его рука не дрогнет. А моя?

Разве истинный воин должен казнить беззащитных людей, откупаясь от совести приказом? Или он должен их защищать, пусть даже и ценой своей жизни?

У меня нет выбора. Климов знает о моей семье. И я уже воюю с советской властью, для них я изменник с рождения.

Выбор есть всегда. Даже Господь Бог не отнимает его у человека.

Вопрос лишь в том, кто ты.

Палач или воин…

В первый раз отправляя меня на войну, мама произнесла вещие слова:

«Только не предавай своей чести и совести, и Господь тебя сохранит».

Честь и совесть. А сейчас я нажму на спуск и предам все, что есть во мне хорошего.

– Прости, мама. Я заблудился, я потерялся. Я сделал неправильный выбор. Но я еще имею шанс все исправить.

В жизни мы часто стоим перед выбором. Каждый день. И каким бы невзрачным он ни казался, этот выбор всегда один: или хорошее, или плохое. Или добро, или зло. Только иногда он определяет ближайший час, а иногда целую жизнь.

Но как же легко становится на душе, когда делаешь правильный, пускай и трудный выбор, пускай и ломая свои страхи, свое безволие…

Улыбка тронула мои губы. Я подмигнул своей несостоявшейся жертве.

– Ты будешь жить. А вот они – нет.

– По врагам народа!..

Я поднимаю глаза на лейтенанта.

Вольф ловит мой взгляд. Он понимает его и молниеносно направляет на меня свой ТТ.

Время будто замедляется…

Прыжок спиной на капитана. Херман разворачивается ко мне и выпрямляет руку, сжимающую пистолет. Слишком медленно.

Две пули, одна в живот, одна в левый глаз. Климова я сбиваю, капитан падает вместе со мной.

Я почему-то не слышу выстрелов, но лейтенант наверняка в меня стреляет. Только цель успевает уйти.

С земли я выстрелил в Вольфа, но тот мгновенным перекатом уходит с линии огня. Только немец забыл, что у него ранена рука, и вместо пружинистого кувырка у него получается падение. Такие ошибки надо наказывать.

Выстрел. Пуля бьет разворачивающегося ко мне врага в переносицу. От динамического удара из глазниц вылетают глазные яблоки.

…Удар я чувствую, немеющие пальцы выпускают ТТ. Но пробить с носка в голову у Климова уже не получается: мгновенно развернувшись, я принимаю атаку ноги на скрещенные руки.

Правый прямой в пах, и тут же снизу вверх раскрытой ладонью в горло оседающего гауптмана. Климов согнутым кулем валится к моим ногам.

Вся схватка заняла меньше десяти секунд.

… – И ЭТО ты называешь освобождением Родины?! За этим ты привел меня сюда? Убивать детей?!

Войны без крови невинных не бывает… Это ты так закамуфлировал то, что мы будем казнить своих соотечественников?! В этом заключается борьба за их будущее?!

Вы воевали за Единую и Неделимую, а пришли на родную землю с теми, кто собрался ее поработить. Немцы же не освободители, они завоеватели. А нас они используют, пока им это выгодно. И пока ты занимался самообманом, ты потерял самое дорогое, что оставалось в твоей жизни, гауптман Климов. Ты потерял свою честь.

– Да будь ты проклят…

Мой бывший друг сумел все-таки ответить мне помятым горлом.

В последний миг я заметил, как он что-то крутит в руках под животом. Коротко ударив немца носком сапога в висок, я прыгнул на живот, прикрыв голову руками (все жертвы убежали, как только кончилась активная часть схватки).

Через секунду грохнул взрыв «лимонки», окативший меня кровавыми брызгами и ошметками чужой плоти…

Оставшиеся «бранденбуржцы» не смогли оказать мне достойного сопротивления. Да и в сознании был только Леманн.

Он так и не понял, что происходит.

…Я добил их. И вот на этот раз не почувствовал себя палачом.

Деревенские побоялись ко мне соваться, так что председателя я нашел сам.

– Михаил Александрович, все, что произошло, всем вам стоит забыть. Объясните людям ситуацию. Объясните, что переодетые диверсанты специально устраивают подобные акты зверства для того, чтобы население возненавидело Красную армию и советскую власть.

Но если немцы сюда докатятся, будет очень нехорошо, если они узнают о гибели у вас своей диверсионной группы. Это очень ценные специалисты. И реакция «гансов» будет непредсказуемой, а жалости, как вы уже заметили, они не знают.