Сергей Разбоев - Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта

— Почему тогда трудно? Исключить, куда точно не сунется Кремль — останутся одна, две, возможные страны-жертвы.

— В принципе, да. В Европу не сунутся. Турция страна НАТО. Иран, вроде, как дружественная. Афганистан — тоже, дружественная. Индия дружественная. С нами были уже конфликты. Северная Корея — друг. Япония? С ними нет мирного договора, но и причин воевать нет. Не знаю.

— Надо искать самый неожиданный момент. Ведь и на друга, из выгодных политических целей, можно напасть.

— Да. На кого?

— Может на страны социалистического содружества? Кто-то плохо прислуживает Кремлю. Проявляет невнимание. Оппозиционность.

— Если только Польша. Чехов прижали надолго. А кого наше министерство обороны считает потенциальным противником?

— Ну, ты сам знаешь: Советы и Штаты. Больше некому нам грязные пальцы показывать.

— Они политические, экономические противники. Войну с нами они начинать не будут.

— Пока не будут. А завтра? Советы с четырёх сторон могут на нас напасть. Даже с Тибета.

— Водить там, по глубоким, гиблым ущельям войска — это не просто огромные потери. Даже трудно предсказать, что это.

— Да. Но, этим и отличаются Советы: приказ отдан, топай. Если даже, дивизия в пропасть провалится, они ещё три-четыре следом пошлют.

— И мы же так делали в Тибете. У нас не одна дивизия там замёрзла.

— Да-а. — Глухо согласился Председатель. — Но, у нас один народ, у Советов сотни. Они ропщут.

— Тихо ропщут. Не слышно. Я вот как-то на досуге подумал: Гонконг, Макао, Тайвань: чем не причина поднять волну о возвращении наших исконных территорий: незаконных колоний Англии, Португалии.

— Вот, вот, подумай. Но, почему на досуге? В рабочее время думай. Это наши земли. Здесь нас народ полностью поддержит. Это богатые колонии. Там, я думаю, и технологии новые имеются.

— Да. Люди наши там есть. Пока всё новое, на уровне бытовой промышленности и техники.

— На Тайване американская техника.

— Американская, английская, французская, но не последнее слово техники. Американцы прекрасно знают, что и кремлёвские агенты там шарят по фирмам. Поэтому секретов, тем более, военных, там нет.

— Друг Чу, не мне тебя учить. Думайте. У вас не мало людей. Глупых среди вас нет.

— У американцев и русских намного больше людей. Плюс опыт годов, традиции, секретная техника.

— Всё это известно всем. Надо искать новое, нетрадиционное.

— Работаем над этим. Постоянно. Где-то мы переигрываем американцев и русских. Но, общий счёт, конечно, в их пользу.

— Ты молодец. Признаёшь врагов. Мне мои холуи так впирали победные реляции, что мы всех мудрей и умней, что кроме общего тупизма, ничего далее не проявлялось в нашей великой, амбициозной стране. Вот мысль хорошая у меня появилась: как заставить всех быть искренними? Народ быть искренним.

— Для этого надо, чтобы чиновники были искренними.

— Что это ты всё в этих запорных идиотов упираешься? Это несерьёзно. Страна на этом не строится.

— Зато получаются неискренние отношения между властью и народом. А это и ведёт к недоверию, саботажу, бунтам, восстаниям, революциям.

— И это обязательно снова ведёт к репрессиям. Сам народ-то хочет жить и работать.

— Для этого и нужна ему свобода работать.

— Я ведь уже дал указания по сельскому хозяйству. А это восемьдесят процентов населения. — Мао, как-то, недоверчиво посмотрел на часы. — Хорошо, Чу, скоро придут врачи. Ступай. Ты знаешь, что делать. Координируй дела с моим племянником. Он многое знает.

Генерал встал, поклонился, пожал дряхлеющую руку Председателя.

— А как с вашей драгоценнейшей супругой?

— Я подумаю. Никому об этом не говори. Ступай.

— Всё будет хорошо, друг.

В тёмно-красных покоях старшей супруги великого Председателя, мадам Цзян Цин, разрисованных огромными жёлтыми и зелёными драконами, было всё и страшнее, и неопределённей. Она нервно ходила из угла в угол и метала грозный взгляд безжалостного предводителя на своих, скованных авторитетом жены великого Кормчего, молчащих подельников. В руках у неё был большой белый веер, и она им крутила словно декоративной саблей. Махнула им и глухо заговорила.

— Что-то неопределённо тихо, пугающе, угрожающе для будущего нашей страны, накапливается в мраморных комнатах и огромных залах партийного ЦК. Никто из народа не проявляет соболезнующего интереса к драгоценному здоровью моего мужа. Что это? Молчаливая оппозиция? Тихий саботаж? Подковёрный бунт неопределившихся? Колыхающаяся, грозная тень начинающего восстания? Бесшумный ропот народной оппозиции? Предгрозовая разминка? Чёрное око страшного Урагана? Где народ? В домах? Почему не на улицах? Где флаги? Где всенародная преданность делу Председателя? Где? Где наши идеологи? Где радио? Почему все молчат? Где телевидение? Почему только хмурые сыщики и тупая армия в работе? Где преданные учащиеся? Студенты? Где ликование? Где расширяющийся шум и растущий гром нашей великой страны? Почему история не продолжается? Почему история затихла? Этот год не должен быть годом великой скорби. Он должен быть годом новых свершений и новых побед на пути строительства коммунизма в нашей великой стране. Уважаемый, Чжан, почему ты молчишь? — Она резко махнула краем алого халата. — Где твоё мудрое продолжение радикальных победных идей нашей великой партии?