Сергей Коротков - Снег над барханами

Синцов в сердцах сплюнул и не стал больше искать новую позицию, оставшись на этой, только чуть сместившись влево, прямо к обрыву в ущелье. Неугодный камень на линии предполагаемой стрельбы визуально сместился чуть вправо, а вот мертвая зона по-прежнему внушала тревогу.

— Твою мать! Хоть орлом этим пари над горой… Вот бы зависнуть так же, как он, и стеречь врага сверху со стволом на изготовку.

Николай понял, что с некоторых пор стал говорить вслух не только с букашками и местностью, но и сам с собой, чертыхнулся от этой мысли и, предположив, что это последствия теплового удара, потянул с бока флягу с водой. Стащил защитную повязку, ополоснул разгоряченное лицо, сняв запыленную мятую фуражку, окатил голову. Сделал два глотка. Понял, что синий околыш головного убора может выдать его на фоне пепельного цвета скал. Убрал фляжку, фуражку. Завязал тряпку пиратской повязкой на голову. Настоящий корсар, ешкин кот! Прям фотографируйся и посылай Даше в Москву карточку пустынного разбойника…

— Дашуль, как ты там у меня, милая?! Где ты… И с кем?

Грустные мысли поглотили офицера, он машинально поглаживал, словно руку любимой женщины, горячий ствол пулемета и шептал нежные слова далекой девушке. Серая в ромбиках гюрза перестала шипеть и осторожно, чтобы не навлечь на себя внимание человека, потекла в сторону, прочь от этого места.

Синцов не заметил, как задремал — солнцепек делал свое дело, усталость и ночь без сна тоже внесли свою лепту. Лейтенант вырубился прямо на краю обрыва, под лучами катящегося к зениту солнца. Орел пискнул два раза, отмечая присутствие одинокого двуногого, а затем отвлекся на тех, кто шагал по дну ущелья.

Агинбек сидел на камне, покрытом куском войлока, курил трубку и не сводил прищуренного взгляда с гряды. Серые, местами грязно-белые от известняковых выходов скалы и пологие холмы начинались здесь и тянулись далеко на восток, к предгорьям более высокого Памира, к истокам Сырдарьи с красивыми старинными городами Фергана и Самарканд. Там были люди, там вчера гуляли праздник Первомая. Там жили!

Здесь никого не было. Только злой побитый шайтан убегал прочь. Не юлил, не хитрил, не заметал следы, не норовил сопротивляться, а просто бежал вон из этой пустыни.

То, что враг уже не будет делать зло на родной Агинбеку земле, он понял недавно. Он читал следы уставших и падших духом шайтанов, смотрел в глаза умирающего солдата, оставленного смертником на камнях. Он черпал ладонью песок и сыпал его обратно на склон бархана, будто бы в этой искрящейся на солнце струйке видел участь иноземных беглецов.

Только вот как скоро это случится, сказать не мог. И судьбу офицера Синцова тоже предчувствовал. В голове старика маячили призрачные картинки: вечер, закат, алый горизонт, улыбающийся, лежащий на красном песке лейтенант с кровью на губах, бегущие к нему люди в военной форме, девушка… Он видел, что Коля-ака изранен, слаб и умирает, но что пустыня забирает его — такое не чудилось.

Агинбек пыхтел трубкой, узкими щелочками глаз созерцал вход в ущелье в полукилометре отсюда и думал. Он понимал, что сесть на ишака и объехать эту гряду не составит труда, уйдет только время. Но вот нужно ли переть туда, чтобы встретить шайтана по ту сторону восхода, то есть гряды, Агинбек сомневался. Если он пойдет туда и даже каким-то чудом успеет опередить врага, то где уверенность, что беглецы не обхитрят преследователя и не вернутся обратно сюда. Опять же, если ждать все время здесь, шайтан может покинуть ущелье и уйти в Каракумы, а значит, потеряться в холмистой пустыне Туркмении. Для вечно странствующего мираба границ не существовало вообще — матушка-природа уравняла для своего отпрыска-пилигрима географию и позволила ему владеть всеми этими песками, горами, реками и даже временем. Но все решалось здесь и сейчас — идти в обход или ждать врага тут. И почему ему привиделся окровавленный Коля-ака, если Агинбек обработал его раны и оставил в ауле? Или все же русский офицер не остался отдыхать в селении и отправился догонять беглецов?

Аксакал докурил трубку, бережно сложил кисет, убрал в закрома и погладил бороду. Он еще раз посмотрел на орла, кружившего дальше над ущельем, там, куда, видимо, продирались сквозь заросли распадка шайтаны. Им будет трудно и даже больно, но они выберутся. Так виделось старому, мудрому Агинбеку, но что-то заставляло его тянуть время и ждать сигнала. Чьего и от кого, он не понимал, но чутье вечного странника не обманывало его — нужен был знак. И он не заставил себя ждать…

На старшего группы уже никто не обращал внимания — солдаты сами решили сделать привал в тени разросшегося тамариска, выгнав из-под него двух влюбленных скорпионов и серого варана, который мирно дремал между двух камней. Мютц, кое-что смысля в неуставных отношениях, появляющихся во время неудачных операций, не стал грозить пистолетом и брызгать слюной, пытаясь вернуть былой авторитет. Да и слюны-то не было, потому как проклятая пустыня выжгла не только кожу, но и высушила все же́лезы в организме, как тот кизяк, лепешками наваленный на тропинке, будто мины на дороге войны.

Мины!

Здравая мысль молнией пронзила уставшее сознание. У группы имелись две противопехотные мины, гранаты и моток проволоки. Можно устроить отличную ловушку. Если преследователей и не убьет, то стопроцентно покалечит. Там, на просторах пустыни, делать подобного рода западни не было смысла, так как враг мог спокойно миновать их, не шагая след в след беглецам. Здесь же, в узком проходе между валунов и колючих кустов, растяжка и мина могли сработать.

— Отто, прошу тебя… Установи вон там и там сюрпризы этим глазастым ковбоям. Они не смогут пройти мимо, не задев ловушку. Привал десять минут. И не дайте местной фауне снова поживиться вами!

Все отметили изменившийся тон командира, Липке даже криво усмехнулся, возясь с Граббе. Что-что, а свои обязанности медика он исполнял всегда исправно. Отто кивнул вместо привычного «яволь» и полез в рюкзак. Ахмет, утирая обильный пот с шеи, полулежал на ящике с динамитом и прикладывался к фляжке. Мютц грустно-грустно взглянул на остатки своего воинства, тяжело вздохнул и заковылял к ближайшему камню. Уселся, внимательно осмотрев его подножие на предмет гадких насекомых, и, удовлетворенный, достал сигарету.

Какая-то птичка залилась трелью в кроне куцего кривого деревца, в жухлой траве кто-то зашуршал, улепетывая прочь от нежданных людей, омерзительного вида сколопендра юркнула между остроугольными камушками, прячась в прохладу тени. Мютц пускал облачка дыма и поглядывал на орла, кружившего в вышине. Он думал сейчас все о той же проблеме, которая корежила мозг и не отпускала, давя похлеще тройного БК. Субординация, неуставные отношения, молчанка, игнорирование. Все это из-за его тяжелого характера, неудач рейда и прокола со снайпером, когда пришлось падать и ползти на коленях в укрытие. Наверное, это выглядело нелепо и даже смешно. Командир, с пеной у рта орущий на подчиненных, при первой тревоге драпал на четвереньках. «Черт! Нужно возвращать былое уважение, напомнить, что есть лидер в команде, что необходимо живыми выбраться из этой смертельной глуши, встать на ноги, дойти до цели… Какая, к чертям, цель?! Нам не пройти этих полста миль по горящей сковороде. Нам не выстоять против заслона русских, которые уже точно мобилизовали все силы для отпора».