Евгений Сухов - Алмаз в воровскую корону

Ночь отступала, яснела, выпустив из плена звезды. Через каких-нибудь часа полтора рассветет совсем. Осталось выполнить последнее дело, а потом надо уходить!

Отряхнув с гимнастерки налипший сор, замаскировав травой и ветками следы, которые он оставил у болотца, Куприянов направился к дороге. Минут через пятнадцать он вышел к машине. Прежде чем подойти к грузовику, он некоторое время наблюдал за машиной из-за кустов и только после того, как убедился в полнейшей безопасности, вышел на дорогу. Заглянув в кузов, Куприянов увидел, что трупы убитых красноармейцев лежали на прежнем месте, единственная странность — отсутствовал заключенный, который вскрыл контейнер. Неужели очухался и уполз, воспользовавшись тем, что Степан его не добил? Ладно, теперь не до него!

Достав из кузова канистру с бензином, Степан облил горючим кабину, плеснул на борта и, отступая в придорожные кусты, тонкой струйкой лил бензин перед собой. А когда была пролита последняя капля, он швырнул канистру к грузовику. Порывшись в карманах, Куприянов вытащил спичечный коробок и, запалив спичку, поджег бензиновую дорожку. Горючее воспламенилось мгновенно, и огонь, злорадно отбрасывая вверх язычки пламени, устремился к грузовику. Добравшись до колес, пламя некоторое время вяло лизало покрышки, как бы раздумывая, а нужно ли ему взбираться выше. Но в следующие мгновения колебания были преодолены — брезент вспыхнул.

Развернувшись, Степан зашагал в глубину леса. Он не прошел и сотни шагов, когда со стороны дороги раздался оглушительный взрыв, и брызнувшее пламя опалило верхушки деревьев.

Сейчас нужно было как можно дальше уйти от лагеря. Сразу за сопкой протекала небольшая речушка, по обе стороны которой шумел смешанный лес. Даже если по следу побегушников отправят собак, то у них все равно останется очень хороший шанс бесследно раствориться в чаще. Собаки натасканы на запах зэка, запах этот очень специфичен и не похож ни на один другой. А потому у Степана были шансы, чтобы уйти от погони. Теперь для всех он будет считаться погибшим. Главное, выправить документы — в настоящее время, когда переселяются целые народы, сделать это будет не так уж и сложно. За работу можно расплатиться и камушками. Куприянов подумал об этом мимоходом, как о чем-то само собой разумеющемся. Он уже считал алмазы своими и не собирался отказываться от сокровища, которое так неожиданно свалилось ему в руки. Нет, расплачиваться камнями не нужно. Надо затаиться, а уж потом, осмотревшись, решить, что же делать с ними.

Местность Куприянов знал хорошо. Ему приходилось пару раз пройти здесь, а потом перед глазами всегда была карта, которую он успел выучить до малейших деталей. В двух километрах от реки стояла избушка лесника. Тот несколько раз наведывался к хозяину лагеря по каким-то своим делам. Степан даже познакомился с ним. Лесник был мужичком хитроватым, с косым сибирским прищуром. Во все времена уральский лес был наполнен тайнами, и не исключено, что этот человек с татарскими глазами тоже являлся одной из них. Самой незаметной. Ведь кто-то же должен наблюдать за тем, что творится за пределами лагеря.

Избушку, если уж не нарываться на неприятности, надо было бы обойти стороной. Однако сложность ситуации заключалась в том, что она стояла на дороге, которая вела на противоположную сторону Уральского хребта. Это был кратчайший путь, по которому можно было уйти незамеченным. А по обе стороны от дороги тянулись непроходимые болота — места нежилые и стремные, а потому потребуется уйма времени, прежде чем удастся перевалить через хребет. Полагаясь на авось, Степан Куприянов двинулся в сторону избушки.

Она стояла у подножия сопки, едва ли не подпирая бревенчатой стеной глинистый склон. Вокруг как будто бы не было ничего настораживающего. Щебетали ранние птахи, неподалеку пискнул какой-то грызун. А где-то далеко, совсем неопасно, дважды пальнули из винтовки. После чего вновь установилась первобытная тишина.

Вытащив пистолет из кобуры, Степан медленно подошел к избушке. Остановившись перед дверью, прислушался — так ли все спокойно, как выглядит на первый взгляд? И только после этого осторожно распахнул дверь. В комнату широким потоком ворвались солнечные лучи всходящего солнца, осветив небольшой стол, сколоченный из гладко тесанных бревен, и человека, сидевшего на табурете у стены. И только всмотревшись в его застывшее лицо, Куприянов понял, что перед ним мертвец. Первым, почти рефлекторным его желанием было захлопнуть дверь и как можно быстрее убраться из опасного места. Но любопытство, такое же сильное, как и животный страх, заставило его перешагнуть порог и войти в комнату.

Покойник сидел напротив окна, свет падал прямо на его сухощавое вытянутое лицо. На зэка не тянет — одежда опрятная, почти новая, в такой здесь не ходят. Скорее всего в избушке он оказался случайно, а вот заточка, торчавшая у него из груди, свидетельствовала о многом. Удар был неожиданный, коварный, и нанес его настоящий мокрушник. Укол пришелся точно в сердце, задев при этом аорту. Вытаскивать пику убийца не пожелал, значит, в его распоряжении имелось нечто более существенное, чем заточенный стальной прут.

Вот только что делал этот франт в этой глуши?

Куприянов подошел к убитому, по-хозяйски обшарил его карманы. В одном из них брякнула мелочь, в другом связка ключей. Все это было не нужно. Степан щупал внутренний карман. В нем оказался большой кожаный бумажник. Раскрыв его, Куприянов вытащил паспорт на имя Зиновьева Павла Александровича. Кто он такой? Простой человек, оказавшийся не в то время не в том месте? Степан без колебаний сунул паспорт в карман. Пригодится! Покойнику документы уже без надобности, а вот ему в самый раз. Надо переклеить фотографию да кое-где подправить печать, и все будет в порядке. Проблем с этим быть не должно, в нынешние времена и не таких умельцев можно отыскать.

Пора было уходить. Степан прильнул к окну, внимательно осмотрел местность и опять не заметил ничего настораживающего. Он вышел из избы и тотчас уловил ноздрями запах паленого оружейного масла, который невозможно спутать ни с каким другим. А к нему примешивался запах немытого человеческого тела. Так могут пахнуть только зэки. Этот запах был едва ли не физической субстанцией. Степан не просто его почуял, он как бы стукнулся об него лбом. Запах был такой плотной и такой невыносимой концентрации, что не позволял идти, встав перед ним плотной непреодолимой преградой. И прежде чем Куприянов успел что-либо предпринять, за его спиной раздался хрипловатый голос:

— Стоять, красноперый! Руки поднять, если не хочешь без яиц остаться. — Куприянов застыл и поднял руки. — А теперь повернись, голубок, — издевательски проговорил все тот же голос. — Не вздумай дергаться!