Александр Тамоников - Пейзаж ночного видения

«Лучше бы по башке его треснул», — неприязненно думал Вадим, отсчитывая три тысячи. Справляться с лодкой было не в диковинку — даже с этой дряхлой плоскодонкой, оснащенной стареньким мотором. Он оттолкнулся от сваи, закачался на неспокойной воде. Мотор закашлял, заработал с третьей попытки, и суденышко постепенно отдалилось от пристани. Вадим развернул нос на юго-запад, направился к мысу — крайней точке Крокодиловой горы, на которой обрывалась бухта Портабеля. Прошел не больше трех кабельтовых, заглушил мотор и, сев на банку, закурил. На днище лодки плескалась вода, валялись какие-то гнилые тряпки, весла. Он не спешил, ему некуда было спешить. Докурив, выбросил окурок в воду, еще раз осмотрелся. В бездонной массе воды не было ничего постороннего. Напротив поблескивали огоньки Портабеля, отливали светлячки фонарей на набережной. В восточной части пристани еще шумели — играла музыка на пришвартованной яхте. Вадим извлек со дна весла, вставил в уключины и начал неторопливо грести в сторону мыса.

Гора приближалась. Лунный свет этой ночью был очень кстати. Усилилось волнение на море, лодку закачало. С морской болезнью майор Репнин был незнаком, качка его нисколько не волновала. Ближе к берегу волнение прекратилось. Мыс был рядом. Фактически — здоровенный камень, изъеденный трещинами. Под ним — камни поменьше, хотя и способные, каждый по отдельности, раздавить самосвал. Он размеренно греб метрах в тридцати от скал, заблаговременно огибая мелкие островки. Рисунок береговой полосы менялся каждую минуту. В отдельных местах скалы вздымались уступами, вскрывались террасы, по которым можно было пройти (впрочем, до первой пропасти). Дальше росли отвесные сплошные стены. Иногда они отступали, образуя нечто вроде маленьких бухт. Иногда береговые скалы напоминали груды уложенных друг на друга булыжников. Через десять минут по левому борту обозначились Серебряные ворота. Поблескивала в лунном свете косая арочная скала — забавный и нелепый каприз природы. Впереди показался тот самый Трезубец, за ним — цепочка островков, вдающихся в море. Мглистый свет озарял округу, проблем с темнотой этой ночью не было. Становилось не по себе. Он рискнул подойти еще ближе к скалам и находился уже практически под расщепленной скалой, но не заметил ничего интересного. Скалы громоздились друг на дружку, это было какое-то глухое каменное царство. Впрочем, одну интересную вещь Вадим все же подметил: отвесные стены уже не росли из самой воды, над ней возвышались плоские террасы — где-то узкие, где-то шире, по ним можно было ползти или идти на корточках. Террасы обрывались, перетекали в каменные завалы, сползали в бухты, но, в принципе, там не было ничего непроходимого.

Трезубец остался за спиной, но ни одного подходящего грота не замечалось. Хотя они ведь и не должны быть на виду? Если чего-то не видно с моря, это не значит, что его нет. Оптические обманы никто не отменял. Отдохнув немного, Вадим поплыл обратно. И с этой стороны не вскрылось ничего примечательного. Несколько гротов с арочными сводами, их стоило проверить, но интуиция подсказывала, что там «пустышка». Он возвращался к мысу у Крокодиловой горы. Сместился ближе к берегу и втиснул лодку между скалой и остроконечной глыбой, торчащей из воды, обмотал швартовочный трос вокруг выступа в камне. Можно считать, что спрятал. До ближайшего уступа, торчащего из воды, было метров двадцать. Вадим разделся до плавок, сложил одежду на банку, зажал зубами компактный фонарик, пригодный и для работы в воде, и перелез через борт, стараясь не плескаться. Кожа покрылась мурашками — сказывалась осень, днем на солнце вода теплее. Бесшумно проплыв вдоль берега, он вскарабкался на вылизанный морем окатыш, с него перебрался на плоский козырек в скале и начал ползти по нему, пока тот не стал безнадежно узким. Затем снова спустился в воду, поплыл, прижимаясь плечом к шершавой скале. Несколько раз Вадим взбирался на террасы, карабкался по ним, потом сообразил, что плыть под скалой проще, а если устанешь, то можно отдохнуть на ближайшем островке…

Скала Трезубец была уже рядом. Он выбрался из воды на плоскую террасу, пристроился на живот, чтобы передохнуть и согреться. И вдруг почувствовал, как по спине побежали мурашки…

На площадке между плоскими скальными плитами, метрах в полутора над водой, стоял человек…

Вадим окаменел. Он боялся дышать, боялся пошевелиться. Откуда тот взялся? Минуту назад там никого не было. Мужчина застыл в напряженной позе, поводил носом. Похоже, он что-то услышал. Или показалось. Посмотрел по сторонам, глянул под ноги, вытянув шею. Снова застыл. Вадим начал медленно сползать с террасы, нащупывая ногой уступ. Спрятался, оставив лишь макушку и глаза. Проклятье! Он знал этого мужика! Приземистый, худой, подвижный (но не сейчас), козлиная бородка клином, глаза глубоко посажены в черепные впадины. Вадим видел его в коттеджном поселке, за несколько часов до безуспешного штурма дома Нарбулы — тот приезжал, общался с «клетчатым». Куда он делся потом, неизвестно. Среди мертвых и покалеченных его не было. Значит, уехал до появления спецназа и в вечеринке с господином Янковским участия не принимал. Приближенный Нарбулы…

Сердце колотилось как ошпаренное. Он правильно составил логическую цепь. Так не оплошай же в четвертый раз! Находиться в подвешенном состоянии было крайне неудобно, ныли ребра, тянулись жилы, но Вадим терпел. Только не шевелиться…

И вдруг между каменными островками на западе забрезжил свет. Заметался по воде, прорезал пространство над морем. Шло судно! Двигатель работал тихо, оно перемещалось почти бесшумно. Вадим напрягся, ведь ясно было сказано — двадцать пятого! Или это что-то другое? Мужчина на краю уступа даже ухом не повел. Он спокойно повернул голову, ждал. Потом посмотрел на часы, сплюнул в воду. Суденышко обходило группу островов. На надстройке горел фонарь. И вдруг он погас, осталось лишь небольшое мерцание в рубке и матово-красный огонек на баке. Судя по очертаниям, это был маневренный компактный катер береговой охраны. Становилось интересно. Рулевой сбавил ход, выключил двигатель. Судно подходило по инерции, повернувшись к террасе правым бортом. Оно плавно покачивалось, подходило к уступу. Сильного удара не последовало — сработали кранцы, набитые пенькой. Швартоваться команда не стала. Из рубки вышел человек, подошел в борту.

— Где вас носит? — вместо приветствия проворчал обладатель козлиной бородки. Он хорошо говорил по-русски, но иностранное происхождение выдавал слабый акцент (возможно, прибалтийский). — За что я вам плачу вот эти деньги? — передал он члену экипажа завернутый в бумагу пакет.

— Виноваты, служба, — сконфуженно вымолвил офицер (по выправке это точно был офицер!). — Вы же понимаете, что мы не всегда вольны в своих поступках. Надеюсь, все в порядке?