Терри Хейз - Я Пилигрим

Он усадил меня в кресло рядом со своим собственным на центральном пульте, и я стал свидетелем уникального зрелища. Мне, конечно, приходилось об этом читать, но никогда прежде я не наблюдал механизм тоталитарного государства в действии. Ужасное зрелище для человека, который ценит свободу и личную неприкосновенность.

Агенты дали соответствующим службам команду: искать паспорта, свидетельства о рождении, справки о госпитализации, заявления на выдачу виз, архивные списки членов общин каждой мечети, перечни учащихся школ, зачетные ведомости, медицинские карты, записи Службы регистрации транспортных средств – короче говоря, приказали поднять абсолютно всю документацию, касающуюся чуть ли не каждого общественного туалета в королевстве.

Была поставлена задача выявить членов семьи разыскиваемого, и теперь информация по всем, кто имел фамилию аль-Нассури, поступала к нам непрерывным потоком. Все документы были на арабском, поэтому я не имел никакой возможности следить за ходом дела, лишь благоговейно взирал, как вращались проверяемые жесткие диски, как сотрудники исчезали в недрах здания и вновь появлялись, нагруженные папками с документами, как целая команда сидящих на центральном пульте мужчин вносила данные в компьютеры, постоянно обновляя резюме для отчета руководству.

Эти спецагенты и аналитики даже ели прямо на рабочих местах, делая паузы только для того, чтобы отхлебнуть кофе из чашки или выкрикнуть команду. Через три часа, когда все помещение было завалено распечатками непрерывно выползающих из принтеров документов, один из старших офицеров вернулся из архива с тонкой папкой, перевязанной красной ленточкой. Он вежливо обратился к своему боссу на арабском. Я не понял смысла сказанного, но все тут же прекратили работу, повернувшись к директору.

Взяв папку, тот взглянул на нее из-под нависающих век, затребовал обновленную версию резюме и обратился ко мне:

– Теперь у нас есть все необходимое, мистер Уилсон. Признаться, я в замешательстве: боюсь, что произошла серьезная ошибка.

– О чем вы говорите? – спросил я, пытаясь обуздать внезапный страх и сохранить спокойствие.

– Человека, которого вы ищете, зовут Захария аль-Нассури, – сказал он, передавая мне копию выписанного на арабском языке свидетельства о рождении.

Я взял ее и несколько мгновений разглядывал. Все, о чем я был в состоянии думать, – какой же долгий путь пришлось пройти, чтобы заполучить этот клочок бумаги. В некотором смысле я шел к нему всю свою жизнь.

– У Лейлы аль-Нассури, женщины, которую вы упоминали, – продолжал директор разведки, – были сестра и брат по имени Захария, на пять лет ее старше, родившийся здесь же, в Джидде. Их отец, зоолог по образованию, работал в Институте биологии Красного моря. Он специализировался на изучении… – директор явно испытывал трудности с латынью, но все же сумел произнести название: – Amphiprion ocellaris.

Многие из присутствующих рассмеялись: что значит эта абракадабра?

– Рыба-клоун, – тихо сказал я, начиная кое-что понимать. Сунув свидетельство о рождении в пластиковую папку, я положил ее рядом со своим мобильником. – Так она называется по-английски. Думаю, что человек, которого я ищу, выбрал это слово в качестве кодового названия, возможно, пароля для форума в Интернете.

Директор, кивнув, продолжил:

– Согласно архивным данным, мои предшественники в Аль-Мабахит Аль-Амма хорошо знали отца этого человека. Он был казнен двадцать пять лет тому назад.

Я был потрясен:

– Казнен?! За что?

Директор просмотрел пару документов и нашел тот, который искал.

– Банальное дело. Общее разложение.

– Простите, но что означает этот термин?

Он рассмеялся:

– Все, что мы захотим. – Почти все члены его команды тоже сочли это забавным. – В данном случае отец Захарии аль-Нассури критиковал королевскую семью и призывал к ее свержению.

Директор вдруг перестал смеяться, затихли и его агенты – речь шла о семье, к которой принадлежал он сам.

– Казни происходят публично? – спросил я.

– Да, – ответил директор. – Ему отрубили голову вон там, дальше по дороге, на парковке рядом с мечетью.

Мне стало не по себе. Господи, какой ужас! Публичное отсечение головы – этого вполне достаточно, чтобы сделать радикалом кого угодно: неудивительно, что сын вырос террористом.

– Сколько лет тогда было Захарии аль-Нассури?

Он вновь заглянул в папки:

– Четырнадцать.

Я вздохнул и задал следующий вопрос:

– Есть ли свидетельства того, что подросток наблюдал казнь? – Все это представлялось таким кошмаром, что я уже ничему бы не удивился.

– Уверенности нет, но сохранился снимок, на котором, как полагают наши агенты, запечатлен именно он. Поэтому фото поместили в соответствующую папку – досье с материалами на эту семью.

Директор извлек старую фотокарточку и передал мне.

Снимок был черно-белый, сделан с высокой точки, по-видимому, камерой наблюдения. На фото был запечатлен высокий нескладный подросток, овеваемый сухим ветром пустыни на почти безлюдной площади. Вся поза мальчика, какое-то непередаваемое ощущение одиночества так красноречиво говорили о боли и утрате, что я почти не сомневался: это Сарацин. К мальчику приближался коп с поднятой бамбуковой палкой в руке, как видно пытаясь прогнать его. Подросток стоял вполоборота, спиной к камере: даже держа в руках его фото, я не мог видеть лица. Я не сразу понял, что это плохое предзнаменование.

Я положил фотографию в пластиковую папку.

Директор сказал:

– Документы Управления по вопросам иммиграции свидетельствуют: вскоре после казни аль-Нассури-старшего его вдова увезла всех троих детей в Бахрейн. Боюсь, у женщины не было выбора: из-за преступления мужа ее отвергли бы друзья и близкие. Что ж, можно сказать, счастливое избавление. Однако, учитывая историю этой семьи, мы продолжали интересоваться ею еще несколько лет. Бахрейн – дружественное государство, и по нашей просьбе там за ними наблюдали.

Директор разведки потянулся через стол к другой папке. Край его дишдаши задрался, открыв золотые с сапфирами часы фирмы «Ролекс», которые, вероятно, стоили больше, чем многие люди зарабатывают за всю свою жизнь. Директор вытащил из папки целую пачку листов бумаги. Как я догадался, это были отчеты агентов, которые вели наблюдение за семьей аль-Нассури.

– Мать устроилась на работу, – рассказывал директор, просматривая бумаги, – перестала носить паранджу. О чем это говорит? – Он обвел взглядом своих подчиненных. – Не самая хорошая мать и мусульманка.

Все что-то забормотали, выражая согласие.

Я вновь вспомнил справедливые слова, которые Картер сказал об этих типах из саудовской разведки, но альтернативы не было. Сейчас мы нуждались в их помощи.