Терри Хейз - Я Пилигрим

После того как они заплатили еще одну взятку на границе, дедушке и трем двоюродным братьям Сарацина было разрешено на короткое время въехать в Бахрейн без документов, чтобы перевезти семейные пожитки в дом, который старик снял через знакомых. При виде этого убогого жилища у женщины и детей буквально упало сердце, хотя вслух никто ничего не сказал.

Ветхая лачуга, расположенная на маленькой грязной площади в промышленном районе Манамы, столицы Бахрейна. Входная дверь нараспашку, водопровод едва работает, электричество проведено только в две комнаты, но пути назад нет: все равно ничего хуже, чем оставаться в Джидде, быть не могло.

Когда нехитрый скарб был наконец выгружен, мать с дедушкой прошли в обветшавшую кухню, и женщина тихим голосом поблагодарила отца мужа за все, что он для них сделал. Старик покачал головой, сунул невестке в руку тоненькую пачку банкнот и пообещал, что будет присылать деньги каждый месяц: понемногу, но им должно хватить. Вдова закусила губу, чтобы не расплакаться, – так тронуло ее великодушие свекра, – а тот медленно подошел к внучкам, которые наблюдали за ними из грязного двора, и обнял девочек.

Самое трудное старик оставил напоследок. Внук, прекрасно понимая, что происходит, с нарочито деловым видом распаковывал коробки на заднем крыльце. Дед подошел к нему и остановился, ожидая, когда мальчик оторвется от своего занятия. Оба они не были вполне уверены, подобает ли мужчинам открыто проявлять эмоции. Наконец старик шагнул вперед и крепко обнял мальчика. Времени демонстрировать характер у деда не осталось: один Аллах знает, суждено ли им увидеться снова.

Дедушка внимательно посмотрел на парнишку и в который уже раз удивился, как сильно тот похож на своего покойного отца. Кто бы что ни говорил, а все-таки наша жизнь продолжается в детях и внуках – даже всемогущий король не в силах изменить этот порядок вещей. Старик резко повернулся и направился к машинам, велев двоюродным братьям Сарацина заводить моторы. Он не стал оборачиваться, чтобы невестка и внуки не видели слез, струившихся по его щекам.

А мальчик в окружении матери и сестер еще долго стоял в сгущавшейся темноте, глядя, как свет их прошлого гаснет в ночи.

Двумя днями позже мать, впервые за свою взрослую жизнь, вышла на люди без сопровождения мужчины. Она испытывала страх и смущение, но выбора не было: следовало хоть как-то занять детей и отвлечь их от тягостных переживаний. А что еще оставалось делать несчастной женщине, брошенной на произвол судьбы в чужой стране, вдалеке от родных и друзей?

Итак, вдова зоолога села на ближайшей остановке вместе с детьми в автобус, они отправились в центр и весь день бродили там по торговым пассажам и галереям. Эта прогулка стала для всех четверых настоящим откровением: впервые столкнувшись с либеральной версией ислама, они изумленно разглядывали афиши американских фильмов и болливудских мюзиклов, на которых были изображены западные женщины в шортах и диковинных рубашках с бретельками. Они дивились на мусульманок в искусно сшитых абайя, которые сменили свои чадры на солнцезащитные очки от Шанель.

Было одно обстоятельство, больше всего поразившее мальчика. Раньше он не видел лиц чужих женщин даже на фотографиях, только мать и ближайших родственниц. Журналы и афиши, где изображены женщины без чадры, в Саудовской Аравии строго запрещены. А в магазинах Бахрейна Сарацин получил возможность сравнивать и понял то, чего иначе не узнал бы никогда: его мать очень красива.

Конечно, каждому сыну кажется, будто его мама лучше всех на свете, но в данном случае мальчик судил абсолютно беспристрастно. Их мать была совсем еще молода (всего тридцать три года) и отличалась безупречной кожей и правильными чертами лица: большие миндалевидные глаза, в которых светился ум, красивый прямой нос, чудесный изгиб рта. Более того, пережитые страдания придавали вдове грацию и надменность, плохо сочетавшиеся с теперешним ее убогим существованием.

Однажды ночью, когда сестры уже спали, Сарацин сидел на кухне, освещенной лампочкой без абажура, и сбивчиво говорил матери, как она красива. Она, смеясь, поцеловала сына в макушку, но, когда легла в постель, тихо заплакала: раз мальчик начал замечать женскую красоту, значит он растет и скоро отдалится от нее.

Через некоторое время вдове удалось пристроить всех троих детей в хорошие школы, а Сарацин, кроме того, после шести неудачных попыток нашел подходящую мечеть, достаточно строгую и антизападную по своему духу, – отец одобрил бы его выбор. Пятнадцатилетний подросток, который всюду ходит один, без сопровождения взрослых мужчин, – необычное для мусульман явление, поэтому в первую же пятницу после молитвы слепой от рождения имам и несколько прихожан пригласили Сарацина на чаепитие в красивом саду рядом с мечетью.

Сидя под усыпанным лиловыми цветами палисандром, мальчик старался поменьше рассказывать о том, как оказался в Бахрейне, но его собеседники не дали увести разговор в сторону. Имаму Сарацин лгать не посмел и в конце концов вкратце поведал присутствующим историю жизни и смерти своего отца. Выслушав мальчика, мужчины склонили голову в знак уважения к казненному.

– Разве найдется такой сын, да и вообще хоть один правоверный мусульманин, который не гордился бы человеком, смело защищавшим свою веру и ее ценности? – сердито вопрошали они.

Для мальчика, опозоренного и отвергнутого обществом, давно уже страдающего от одиночества, это было словно целительный бальзам на раны. Посещение мечети стало для него настоящей отдушиной.

Слепой имам объяснил подростку, что Аллах посылает человеку столько страданий, сколько тот способен выдержать, а потому ужасные события, случившиеся в Джидде, следует рассматривать как свидетельство мужества и истинной набожности его отца. Имам протянул Сарацину руку и провел пальцами по лицу мальчика, чтобы запомнить его черты. То был знак уважения, своеобразного приобщения к религиозному братству.

Сарацин не стал ничего говорить матери о собраниях в мечети, которые посещал почти каждый вечер, упомянул лишь, что все прихожане – высокообразованные и достойные люди. Имам предупредил его, что они занимаются чисто мужским делом и не следует рассказывать об этом всем подряд.

Вот так мальчик впервые приобщился к радикальному исламу, став членом ячейки «Братьев-мусульман». Матерью же и сестрами его владели совсем иные настроения. В отличие от большинства жителей Бахрейна, в семье Сарацина не имелось телевизора, однако воздействие на девочек поп-культуры росло с каждым днем – она была повсюду: в школе, в торговых центрах, на рекламных щитах. Правда, как и в любой другой стране этого региона, поп-культура воспринималась как явление, чуждое арабским традициям.