Терри Хейз - Я Пилигрим

– Что, разве не так? – спросил Бен.

А ведь он был прав. Мне вспомнилась колючая проволока вокруг КПП на болгарской границе, где головорез в униформе, от которого разило дешевыми сигаретами и недавно съеденным обедом, задавал мне множество совершенно необязательных вопросов, подозрительно вертя в руках документы и бдительно следя за малейшими нюансами моего поведения. Ребятам вроде него очень хочется стать героем и крикнуть небритым пограничникам: мол, он не верит этому американцу, британцу, канадцу – в общем, тому, за кого вы себя выдаете в данном конкретном месте в этот час.

Да, мой собеседник был прав, но я был слишком взволнован, чтобы ответить ему сразу. Брэдли, вооруженный одним лишь интеллектом, точно угадал, каким образом тайные агенты въезжают в чужую страну, держа в голове бесчисленные подробности, от которых может зависеть их жизнь. Мне становилось все труднее сердиться на этого человека. Забегая вперед, скажу, что вскоре я и вовсе начал им искренне восхищаться. А Брэдли тем временем продолжал рассказ.

Он обсудил свою теорию с Марси, и они решили провести эксперимент. Обобщив всю информацию, собранную о раннем этапе жизни Скотта Мердока, супруги составили перечень из двадцати вроде бы второстепенных фактов. Марси уходила на работу, а Бен весь день сидел дома за компьютером, загружая выпуски издания, регистрирующего правительственные назначения, – еженедельника «Федеральный реестр».

Через тридцать шесть часов у них уже имелось три попадания в цель. Во-первых, почтовый код Гринвича, штат Коннектикут. Его использовал некий человек, назначенный делегатом от США на международное совещание по проблемам искусства во Флоренции. Во-вторых, они обнаружили также упоминание о торговом атташе, который играл в сквош в Гарварде, как и Скотт Мердок. Это выглядело весьма многообещающим, пока они не сообразили, что читают некролог. И наконец, третья находка: некто Ричард Гибсон, наблюдатель от США на совещании Всемирной метеорологической организации в Женеве. Две детали его краткой биографии совпадали с фактами жизни Скотта Мердока: дата рождения была идентичной и он окончил в свое время Колфилдскую академию.

– Мы изучили свидетельства выпускников, но никто из них не упоминал Ричарда Гибсона, – тихо сказал Брэдли.

Это было замечательным достижением. Они с Марси начали свое расследование, зацепившись за название какого-то дерева в Коннектикуте, а в результате обнаружили имя, которое я использовал для прикрытия, когда отправился в Женеву потолковать с Маркусом Бухером в банке «Клеман Ришлу и К о».

Добравшись таким образом до Гибсона, неугомонные супруги убедились, что их метод работает. Дальше дела пошли быстрее: через три недели система идентифицировала скромного служащего казначейства США, отправленного на конференцию в Румынию. Звали его Питер Кэмпбелл.

– Я позвонил в Министерство финансов Румынии и отыскал там человека, который участвовал в организации этого мероприятия. Он располагал копией въездной визы Питера Кэмпбелла, включая данные его паспорта. Мой приятель в Департаменте внутренней безопасности США выяснил, что тот же самый документ использовался для въезда во Францию. Правительство этой страны сообщило, что Кэмпбелл не просто въехал к ним, но избрал местом постоянного проживания Париж. В своем заявлении на получение визы он указал, что является управляющим хедж-фондом. Марси запросила Комиссию по ценным бумагам и биржевым операциям. Оказалось, что человек по имени Питер Кэмпбелл никогда не имел лицензии биржевого брокера, а такого хедж-фонда попросту не существовало.

Я молча наблюдал, как Брэдли порылся в кармане куртки, извлек оттуда два листка бумаги и выложил на стол.

Первый из них был вырван из старого ежегодника Колфилдской академии, из того номера, где была помещена фотография четырех игроков в сквош. Один из подростков стоял особняком, словно и не был частью команды, хотя и играл в ней. Его лицо и имя были обведены кружочком: Скотт Мердок.

Вторым листком оказалась ксерокопия фотографии для паспорта, приложенной к заявлению Питера Кэмпбелла с просьбой разрешить ему постоянное жительство во Франции. Не оставалось никаких сомнений, что на обоих снимках запечатлен один и тот же человек – я. Возразить было нечего.

– Я думаю, дело было так, – сказал Брэдли. – Скотт Мердок окончил Колфилдскую академию, учился в Гарварде, а потом был приглашен для участия в какой-то закрытой правительственной программе. Он стал тайным агентом, жил под сотней разных имен, в том числе и под фамилией Кэмпбелл…

Я не отрывал взгляда от фото в ежегоднике, пытаясь вспомнить членов команды по сквошу. Одного парня звали Декстер Коркоран: настоящий подонок, его все ненавидели. Другие были еще бо`льшие придурки, даже имен их не помню. Психолог назвал бы это осознанным подавлением.

– Возможно, мистера Мердока выгнали из мира спецслужб или же он сам устал от такой жизни, – продолжал Брэдли. – Так или иначе, он въехал во Францию по паспорту Кэмпбелла, написал книгу, чтобы передать свои знания другим, и опубликовал ее под именем Джуда Гарретта, уже мертвого на тот момент агента ФБР.

Я продолжал упорно молчать. Коп пожал плечами и заключил:

– И вот мы наконец с вами встретились.

Да, несомненно, Брэдли с женой проделали просто потрясающую работу, но, как я обычно говорю, это их сегодняшнее открытие, а завтра отличится кто-то другой.

Что же касается меня самого, то теперь мне оставалось только одно. Я встал. Пришло время пускаться в бега.

Брэдли догнал меня в переходе из красивого двора отеля в величественную галерею. Несмотря на хромоту, он передвигался удивительно быстро.

Я коротко попрощался с ним и направился было к выходу, но коп схватил меня за руку:

– У меня есть к вам одна просьба. Именно поэтому мы с Марси сейчас в Париже.

Я покачал головой:

– Извините, я тороплюсь.

– Пожалуйста, выслушайте меня.

Он перевел дыхание, собираясь с силами, чтобы начать говорить. Но я не дал ему шанса это сделать и решительно отвел руку Брэдли, намереваясь уйти.

– Нет, – властно сказал он.

Оглянувшись, я увидел, что люди за ближайшими столиками смотрят на нас. Не хотелось устраивать сцену, и собеседник воспользовался моим замешательством.

– Когда опускаешься глубоко вниз, во тьму, все становится другим, – тихо произнес Бен. – Ранение заставило меня взглянуть на все иначе – на жизнь, отношения с Марси, работу. Особенно это касается моей профессии. Если и имелось что-то позитивное…

С меня было достаточно.

– Извините, – заявил я. – Ваша рана, по-видимому, была ужасна, и я рад, что вы поправились, но мне нужно срочно уладить свои собственные дела.