Терри Хейз - Я Пилигрим

– Конечно, и не только для нее – для очень многих людей.

– Да, но никто из них не отправился в «Истсайд инн». Эта женщина решила скрыть свою личность и надолго тут поселиться, оплатив номер вперед. Думаю, в тот день она приняла решение убить кого-то. И, обосновавшись в гостинице, сделала первый шаг к этому.

Коп посмотрел на меня, сообразив, что это плохая новость: у человека, который так долго планирует преступление, меньше шансов совершить ошибку. Его плечи понуро опустились при мысли о предстоящем долгом расследовании, а из-за боли в ноге он выглядел так, будто готов заползти назад в свою смятую постель.

Я поднял глаза и увидел, как кто-то прошел мимо двери.

– Петерсен! – крикнул я. – Полицейская машина у входа?

– Нет, но я могу ее вызвать.

– Взвалите босса на плечи и отвезите его домой.

Брэдли стал возражать, но я оборвал его на полуслове:

– Сами сказали, что они уже пакуют аппаратуру. Сегодня все равно никак не разрешить эту загадку.

Петерсен не ожидал услышать такую команду и не скрывал радости. Он наклонился, сделав вид, что выполняет мое распоряжение, но босс оттолкнул его, сказав, что самое подходящее место для него – в ассенизационном обозе.

Петерсен улыбнулся в ответ и спросил у меня:

– Может быть, вас тоже подбросить до дому?

– Не беспокойтесь, со мной все в порядке. Сам доберусь.

Однако это было неправдой. Я собирался ехать не домой, а туда, откуда, по моим расчетам, в тот ужасный день начала свое путешествие убийца. Я отправлялся к эпицентру взрыва.

Я бывал во многих священных местах, но не встречал ни одного столь странного, как эпицентр взрыва одиннадцатого сентября. Это была строительная площадка площадью шестнадцать акров.

За время, прошедшее между атакой на башни-близнецы и убийством Элинор, весь этот участок был превращен в сплошной котлован: почти два миллиона тонн каменных обломков было извлечено, чтобы начать реконструкцию.

Предполагалось, что рано или поздно на месте этой глубокой раны поднимутся новые башни с запечатленными на памятных досках именами погибших, но гораздо скорее, чем ожидалось, люди стали забывать о трагедии, которая здесь случилась, и, спеша по своим делам, равнодушно проходят мимо.

Но в то тихое воскресенье это огромное зияющее пространство являло собой одно из самых волнующих зрелищ, которые мне доводилось видеть. Опустошенность, царящая здесь, более красноречиво свидетельствовала о масштабе утрат, чем какой-нибудь величественный мемориал. Разглядывая эпицентр взрыва со смотровой площадки, я осознал, что трагедия одиннадцатого сентября настолько глубоко впечаталась в наше сознание, что это место превратилось в некое чистое полотно, своего рода экран для проецирования наших худших воспоминаний.

С болью в сердце я вновь увидел сверкающее синее небо и горящие здания, наблюдал, как машут руками люди из разбитых окон, взывая о помощи, которая так и не придет. Я слышал грохот рушащихся зданий, видел изуродованные улицы в клубах пыли, спасателей, пишущих на руке свои имена – на случай, если их вытащат из-под обломков мертвыми. Я жил среди всего этого, ощущал запах происходящего, пытался сказать какие-то тихие слова тем двадцати семи сотням душ, которые остались здесь, на этом месте. Две тысячи семьсот человек, из которых более тысячи так и не удалось найти.

Удивительно, что вообще какие-то трупы сумели извлечь. При восьмистах шестнадцати градусах Цельсия человеческая кость превращается в пепел за три часа. Во время пожаров во Всемирном торговом центре температура достигала почти тысячи ста градусов, а огонь удалось полностью ликвидировать лишь через сто дней.

В Коране сказано: отнять одну-единственную жизнь – значит уничтожить целую вселенную. Передо мною было все, что осталось от двадцати семи сотен вселенных, разбитых вдребезги за несколько мгновений, – их семей, детей, друзей.

Взошло солнце, принеся с собой свет, но мало тепла. Покинув смотровую площадку, я отправился в обратный путь пешком. Не знаю, что я искал, быть может вдохновение, но у меня не было сомнений, что убийца начала свое путешествие в «Истсайд инн» где-то поблизости.

Другой дороги, ведущей к гостинице, не было: после того как первый самолет врезался в башню, администрация Нью-Йоркского порта закрыла все мосты и туннели Манхэттена; автобусы и метро прекратили работать, дороги к острову оказались забиты пробками. Еще через час и сорок минут мэр объявил эвакуацию населения со всей территории южнее Кэнэл-стрит. Чтобы попасть в гостиницу, убийца к тому времени уже должна была находиться внутри запретной зоны.

По пути я ломал голову, что она делала в этой части города во вторник около девяти часов утра. Работала здесь или была туристкой, направлявшейся на смотровую площадку Южной башни, была водителем автофургона для развозки товаров или спешила на назначенную заранее встречу, скажем к адвокату? Почему, ну почему она здесь оказалась? Я не уставал задавать себе этот вопрос: получив ответ на него, я наполовину приблизился бы к своей цели.

Направляясь сюда, я толком не представлял, что ищу, и уж был совершенно не подготовлен к тому, что ненароком обнаружил. Но не будем забегать вперед.

Погруженный в раздумья о передвижениях убийцы в тот день, я не сразу заметил импровизированные мемориалы в память жертв одиннадцатого сентября, появившиеся по обеим сторонам дороги. Для тысяч людей, которые так и не смогли похоронить своих близких, эпицентр взрыва стал чем-то вроде кладбища. В первые недели после атаки террористов они приходили и молча стояли здесь – думали, вспоминали, пытались осознать произошедшее. Спустя месяцы они посещали эпицентр взрыва в дни рождения погибших, в День благодарения, на Рождество и другие праздники. Естественно, друзья и родственники оставляли здесь цветы, открытки и сувениры. Эти места поклонения теперь во множестве возникли вдоль заборов и дорог.

Почти рядом я увидел несколько мягких игрушек, которые принесли сюда трое маленьких ребятишек в память о своем погибшем отце. На проволоку была наколота их фотография. Я остановился, чтобы разглядеть ее получше: самому старшему было лет семь. На фото они запускали воздушные шарики, чтобы, как было сказано в написанной от руки записке, «любимый папочка мог поймать их на небесах».

Пройдя еще немного, я обнаружил своеобразные мемориалы, созданные родителями в память о своих детях. Прочитал стихи, написанные мужчинами, чьи сердца были разбиты, взглянул на фотоколлажи, составленные женщинами, едва сдерживавшими свою скорбь.

Странное дело, но среди всего этого горя я не испытывал чувства подавленности: мне чудился какой-то свет – триумф человеческого духа. Я представлял себе, как люди из этих разрушенных катастрофой семей дают обещание выстоять, несмотря ни на что, читал о мужчинах и женщинах, которые рисковали своей жизнью, чтобы спасти незнакомцев, видел множество фотографий пожарных, которые нашли здесь свою смерть.