Сергей Зверев - Пылающая межа

– Это ведь политики войны начинают, – произнес Онищенко, – а народ…

– Знаю я прекрасно этот народ! – горячился старшина. – Статистику почитай в газете: две трети всех преступлений в Москве приходится на гастролеров с Кавказа и из Азии. Если бы их не было… Вот вы что-нибудь слышали о русских преступлениях в бывших республиках СССР? Зато у нас сплошное засилье «интервентов». А все потому, что нас всегда воспитывали в духе этого долбаного интернационализма. Вот и вы…

– Тихо! – оборвал «научный» диспут сержант. – Какое-то движение в руинах.

Каширину хотелось еще много чего высказать по поводу тех, кто мешает ему жить, но пришлось прекратить редкое для него словоизлияние. Все замолчали, обратив взоры к остаткам церкви. Локис припал к прибору ночного видения, пытаясь разглядеть, что там происходит.

– Говорил я, Онищенко, что там он остался! – торжествующе прошипел Каширин. – А ты тут впаривал про подземные ходы. Эта крыса на поверхность и вылезла. Куда же ей деваться? Как раз к нам в руки. Теперь-то я его не выпущу.

Тем временем Локис разглядывал противника. К сожалению, понять, кто же там, было пока невозможно – мешали руины. Определенно было одно – человек вооружен: оружие сержант разглядел.

– Ну, вот и все, мочить его будем, – старшина был настроен кардинально, и никто не мог теперь сбить его с толку, – это его последние шаги по земле.

– Да погоди ты, не спеши, – попробовал урезонить его Онищенко, – надо рассмотреть, что это за тип.

– Вот когда голову прострелю, тогда и определим, – мрачно отозвался Каширин. – А то, как я посмотрю, если его не зафиксировать на месте, то беды от него не оберешься. А так – чего его особо рассматривать? Бандит, он и есть бандит. Наверняка народу положил не один десяток.

Он вскинул автомат, готовясь поразить «эту крысу». У Локиса также не имелось особых причин для сентиментального подхода, но вдруг в последний момент он разглядел, что среди руин совсем не взрослый мужчина, а подросток.

Времени на лишние объяснения не было, да и, зная старшину, было понятно, что тот вряд ли захотел бы изменить свое решение в любом случае. Единственное, что успел сделать Локис, – это ударить снизу по стволу автомата Каширина. Это произошло в последнее мгновение, когда можно еще было хоть что-то предпринять. Каширин нажал на спусковой крючок, и выстрел ушел в воздух.

– Твою мать! – завопил старшина, пораженный подлянкой, которую ему уже во второй раз организовал Локис.

– Надо не дать ему уйти! – закричал Онищенко, бросаясь наперерез.

Роберт уже отдалился от церкви и в такой ситуации предпочел не рисковать. Он что было духу кинулся бежать в противоположную сторону. Десантники – за ним. Три фонаря миротворцев выписывали ломаные фигуры, сотрясаясь в процессе бега. К сожалению, дальше пошла на редкость пересеченная местность. Если на равнине пацана бы догнали непременно, то здесь ситуация изменилась. Провалы, изгибы, балки, огромные камни, деревья – все это ночью, в горах.

– Смотри, он повернул направо! – кричал старшина. – Беги выше, попробуй прижать его к обрыву.

Онищенко споткнулся и полетел на землю, неплохо приложившись коленом. Далее он бежал прихрамывая. Но остальные двое еще не теряли надежды. Пацан показался на пригорке и тут же исчез, словно провалился.

Локис ясно видел, что мальчуган прекрасно знает местность. По всему выходило, что, если его не удалось схватить в самом начале, теперь это сделать вряд ли удастся. И точно – после того, как десантники поднялись на пригорок, беглеца и след простыл.

– Ты видел, куда он подался? – тяжело дыша, спросил Каширин.

Старшина, по-волчьи скаля зубы, вытирал пот с разгоряченного лица.

– Все, глухой номер, – безнадежно махнул рукой сержант. – Теперь его не найдешь. То же самое, что иголку в стоге сена.

– Он же здесь любую тропинку знает, – послышался позади голос отставшего Онищенко, – так что ночью мы его никак уже не отыщем. Я там глянул – начинаются пещеры, в которых черт ногу сломит, это точно.

Каширин даже застонал от ярости. Все было на мази. Первой же пулей он свалил бы этого стрелка, если бы…

– Ну вот! Вот чего вы достигли оба! Какого черта ты меня под руку толкнул? – Он злобно сверкал глазами, уставившись на сержанта. – Я же говорил, валить его надо было.

– Да ты что, – пожал плечами Локис, – это ребенок! Мы должны были его остановить.

– Остановить? Да он нас сам всех остановит – пулей в затылок! – сплюнул Каширин. – Ребенок со снайперской винтовкой! Это готовый убийца, и если он нас тут не положил, то не потому, что не захотел.

– Послушай, старшина, откуда в тебе столько злобы? – поинтересовался сержант. – Тебя что, таким родили или сам научился?

– А вы все добренькими хотите быть? – оскалился тот. – Если вам жизнь не дорога, то я подыхать здесь по чьей-то глупости не собираюсь. Вам не в десанте надо служить, а на складе шинели выдавать да тушенку трескать. И это в лучшем случае.

– Твоя жизненная цель, как я понимаю, – это давить всех, кто только на пути попадется, так, что ли? – спросил сержант.

– Если человек – дерьмо, то таких я буду давить! – прорычал Каширин.

– Смотри сам таким не стань, – иронично произнес Локис. – А то ведь можно и не заметить…

– Рот закрой!

Старшина уже еле сдерживался, а Локис, словно не замечая этого, не собирался уступать.

– Да я-то могу закрыть, только станешь ли лучше от этого?

– Достал ты меня! – проревел Каширин.

Коротким ударом он двинул в челюсть Локису. Тот покачнулся, но устоял.

– Ну что, разберемся? – ухмыльнулся Каширин. – Давай поговорим без лишних свидетелей. Или ты только на глазах у начальства можешь права качать?

– Дурак ты, старшина, – сплюнул сержант, – не научила тебя еще жизнь. Ну ничего, может, со временем поумнеешь. Идем, Онищенко. Здесь нам делать уже нечего.

Два десантника, развернувшись, потопали вниз. На возвышенности остался стоять Каширин, чертыхаясь и глядя по сторонам.

Пока российские миротворцы пытались изловить малолетнего снайпера, на дороге, ведущей из Агдама, события разворачивались своим чередом. Оставленную машину бизнесмена нападавшие в форме миротворцев скатили на обочину, вернее, в какой-то куст. Так что с дороги, да еще в темноте ее не было видно.

Водитель Казаряна, Артур, дернулся всем телом, застонал и очнулся. С трудом открыв глаза, он жадно вдохнул ночного воздуха и скривился от боли, пронизывавшей все тело. Перед глазами пронеслись события, предшествовавшие его отключке. Последним в череде образов была физиономия ухмылявшегося солдата, отправившего в него пулю.

Артур Мхитарян попытался нащупать рану. Пуля вошла где-то под ключицей. Было тяжело дышать, и левая рука отказывалась повиноваться. Да что рука – плечом нельзя было пошевелить. Каждое движение причиняло чудовищную боль. Все же он пошевелился и глянул назад – хозяина там не было. Рядом на сиденье склонил голову на грудь охранник. В том, что он не произнесет больше ни слова, Мхитарян убедился, едва прикоснувшись к его холодному лицу.