Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака

Белый откровенно скучал, всем своим видом показывая, что считает эту затею со слежкой пустой тратой времени. Его поведение казалось Анатолию Степановичу, без преувеличения, забавным. Парень, похоже, забыл, что он не партнер, а бесправный, безгласный раб, прочно насаженный на крючок грубого шантажа, и искренне считал, что неплохо устроился. Видимо, он возомнил себя особо доверенным лицом Мордвинова, и Анатолий Степанович с удовольствием предвкушал момент, когда поставит сопляка на место. Как именно это сделать, он еще не придумал, а потому не особенно торопился с экзекуцией: он любил подобные процедуры и не хотел, чтобы процесс окунания зарвавшегося мальчишки мордой в дерьмо вышел скомканным.

Расставшись с риэлтором, Семибратов заглянул в оружейный магазин и купил коробку пистолетных патронов. В порыве вдохновения Анатолий Степанович зашел в тот же магазин через десять минут после того, как Семибратов его покинул, и спросил у продавца, имеются ли в продаже патроны для девятимиллиметрового «парабеллума».

– Что за день сегодня? – удивился продавец. – Всем подавай «маслята» к «люгеру»! Вообще-то, товар редкий, неходовой, его заказывать надо. Была у меня одна коробка, но ее забрали буквально перед вами. Заказ оформлять будете?

– Пока повременю, – отказался Мордвинов. – Может, в другом месте повезет.

– Сомневаюсь, – сказал продавец, – это же «парабеллум», а не «Макаров». Но дело ваше. Надумаете – приходите.

– Обязательно, – пообещал Анатолий Степанович и вышел. Он был доволен: купить патроны для незарегистрированного ствола можно и из-под полы, но в этом случае продавец ни за что не признался бы первому встречному в совершении незаконной сделки. Значит, разрешение на ношение именного «парабеллума» у Семибратова есть, и, следовательно, он именно тот, за кого себя выдает. И установить это удалось без проблем, буквально в два счета, стоило лишь слегка пошевелить мозгами.

Еще раз с чувством глубокого удовлетворения убедившись в собственном профессионализме, Анатолий Степанович вернулся в машину и, следуя подсказкам спутникового навигатора, устремился в погоню за мерцающей красной точкой. Двигаясь за Семибратовым на расстоянии одного-двух километров, они незамеченными повторили его маршрут из центра в этот спальный район и легко отыскали припаркованный у подъезда мотоцикл. Теперь осталось только установить, в какой именно квартире находится объект наблюдения, а потом выяснить, кто здесь проживает.

– Баба у него тут, наверное, – будто подслушав мысли Мордвинова, тоном эксперта предположил Белый.

– Ты думаешь? – водя биноклем от окна к окну, рассеянно произнес Анатолий Степанович.

– Да тут и думать нечего, – сказал Белый. – Что еще ему здесь делать?

Анатолий Степанович замер, наведя бинокль на одно из окон третьего этажа. Там, отдернув занавеску, секунду назад появился господин Семибратов собственной персоной. Он был голый по пояс, а возможно, и ниже – угол, под которым велось наблюдение, не позволял разглядеть такие подробности. В одной руке он держал бокал вина, в другой дымилась сигарета. Сделав затяжку и выпустив дым в открытую форточку, Семибратов глотнул из бокала, обернулся в сторону комнаты и что-то сказал, сопроводив слова утвердительным кивком.

– А знаешь, – сказал Мордвинов, с легкой завистью разглядывая в бинокль его мускулистый, покрытый ровным густым загаром торс, – как ни странно, ты прав. Пожалуй, у него здесь действительно женщина.

– Если только он не педик, – уточнил Белый. – Усики его видели? Вылитый голубец!

– В данном случае его ориентация не имеет никакого значения, – сказал Анатолий Степанович. – Лет тридцать – сорок назад его еще можно было бы этим шантажировать, а сейчас разницы никакой – голубой он, розовый или зеленый в белую полоску.

– Да, развелось этих извращенцев, как на бродячей собаке блох, – не подозревая, с кем разговаривает, продолжил углублять собственную могилу Белый. – И не прячутся, черти, даже гордятся: вот, мол, мы какие – особенные, не то, что вы, натуралы… Гей-парад им подавай! А я бы, лично, разрешил: валяйте, выходите! Собрались бы они в кучу, вышли на этот свой парад, а я бы улицу с двух сторон перекрыл и – из пулеметов! А потом танки пустил бы, чтоб уж наверняка, в кашу…

– А ты, оказывается, стратег, – нейтральным тоном заметил Мордвинов.

Семибратов докурил сигарету, выбросил окурок в форточку и отошел от окна, задернув занавеску. Смотреть стало не на что, и Анатолий Степанович опустил бинокль.

– На второй заход пошел, – предположил Белый, который прекрасно видел все и без оптики, невооруженным глазом. – Двигаем, шеф?

– Подождем, – сказал Мордвинов.

– А чего его ждать? – заспорил вконец распоясавшийся Белый. – Видно же, что человек никуда не торопится. Трах-тибидох, винишко, порнушка по телеку… Может, он ночевать останется, так что ж нам – до утра здесь загорать?

– Я-то здесь до утра загорать точно не буду, а вот ты, если понадобится, просидишь хоть неделю, – сказал Мордвинов. – Но, думаю, справлять нужду в бутылку тебе не придется. Рановато ему на ночлег устраиваться, ты не находишь? Паренек-то активный! Между делом, пока муж на работе, заскочил к старой знакомой, бросил пару палок и отвалил по своим делам… Внимание, – напряженным тоном добавил он, услышав переливчатую трель отпираемого изнутри электронного замка на двери подъезда.

Дверь распахнулась, и оттуда, шаркая стоптанными башмаками, вышел сгорбленный старик, издалека смахивающий на классика русской литературы Льва Николаевича Толстого. На голове у него была музейного вида соломенная шляпа, из-под которой торчали длинные седые лохмы, косматая белая борода доставала до середины груди; в левой руке старик держал пустую пластмассовую кошелку, а правой опирался на толстую трость. Бочком, как краб, обойдя стоящий у подъезда мотоцикл, старикан медленно поплелся в сторону магазина. Раньше, чем он повернулся к «газели» спиной, Мордвинов разглядел на груди его засаленного, мятого, болтающегося, как на вешалке, коричневого пиджака два ряда наградных планок.

– За кефиром почапал, – глядя ему в спину, сказал Белый. – Орденские планки нацепил… Неужели и впрямь воевал?

– Возможно, – пожал плечами Мордвинов, доставая сигареты. – Если да, то застал самый конец войны. Но, скорее всего, нет. Просто отставник. Настоящих ветеранов войны с каждым годом становится все меньше. А когда их совсем не останется, кто-нибудь сядет и перепишет историю – так, как это будет угодно власти. Да ее, собственно, уже начали переписывать. Учителям в школах не позавидуешь, а уж преподавателям истории в университетах и подавно: вчера говорили одно, сегодня другое, а послезавтра придется говорить третье. История вообще не наука, а просто один из рычагов управления государством…