Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака

Белый, которого подобные вопросы никогда не волновали, слушал разговорившегося начальника, всем своим видом выражая повышенное внимание, – вернее сказать, не слушал, а делал вид, что слушает, терпеливо дожидаясь, когда шефу надоест молоть эту заумную чепуху. Когда Мордвинов умолк, он из вежливости подождал еще немного и осторожно вернулся к теме, которая его действительно интересовала.

– Слушайте, Анатолий Степанович, я все хочу спросить: а чего это вы сами за этим фраером с самого утра по пятам ездите? Могли бы послать кого-нибудь…

– Вообще-то, это не твоего ума дело, – сказал Мордвинов. – Но, чтобы ты не отвлекался на посторонние мысли, объясню. Это опасный и очень ловкий человек, обладающий профессиональными навыками, о каких ты, дружок, даже не слышал. Я должен выяснить, чем он дышит, как проводит время, чем занимается, с кем контактирует. Есть такая поговорка: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам. Сейчас как раз такой случай, когда мне не просто хочется, а очень нужно, чтобы дело было сделано без сучка, без задоринки. И чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.

– Ага, – удовлетворенно кивнул, мгновенно преисполнившись сознания своей значимости, польщенный доверием начальника Белый.

Мордвинов мысленно усмехнулся: манипулировать этим недоумком было легче, чем управлять трехколесным велосипедом. На самом деле личное участие Анатолия Степановича в слежке за Семибратовым объяснялось намного проще: поручить эту работу было просто некому. Специалистов нужного профиля среди подчиненных Мордвинова не наблюдалось, и где их взять, бывший учитель истории представлял себе очень смутно. Конечно, в Москве полно охранных и детективных агентств, не говоря о криминальных структурах, но вмешивать в это дело посторонних он категорически не хотел: такое вмешательство могло навредить ему самому больше, чем Семибратову. Но не говорить же об этом Белому! Беседы с ним смахивали на диалог с неодушевленным предметом, смысловую нагрузку в них несли только реплики Анатолия Степановича, но слова и темы для разговора все-таки приходилось выбирать: данный неодушевленный предмет обладал тем же свойством, что и диктофон, и мог не только услышать и запомнить то, что ему говорили, но и кому-нибудь пересказать.

Они дружно задымили и, устроившись поудобнее, стали терпеливо ждать окончания сексуальных забав господина Семибратова – профессионала, который настолько уверовал в свое превосходство над окружающими, что забыл об осторожности и дал дилетантам обвести себя вокруг пальца.

Седобородый старик в соломенной шляпе, шаркая стоптанными, потерявшими форму и цвет башмаками, с томительной медлительностью доковылял до угла дома и свернул направо, на вымощенную растрескавшимися бетонными плитами дорожку, что вела наискосок через двор в сторону детского сада, за которым примерно в пяти минутах ходьбы располагался магазин. При такой скорости передвижения пять минут обещали стать пятьюдесятью пятью; впрочем, свернув за угол, старикан зашагал немного бодрее. Переложив пустую кошелку из левой руки в правую, которая сжимала рукоятку трости, он выудил из кармана пиджака и нацепил на переносицу темные солнцезащитные очки. Пиджак был ему непомерно велик – потому, наверное, что хозяин, как это часто происходит с людьми его возраста, к старости сильно усох.

За высокой железной оградой детского сада с визгом и гиканьем носилась вышедшая на прогулку малышня. У ворот приметой неспокойного времени маячил охранник в броской, заметной издалека униформе, отдаленно напоминающей обмундирование патрульного полицейского из какого-нибудь захолустного американского штата наподобие Техаса или Аризоны. На поясе брюк, оттягивая его книзу, висела резиновая дубинка, с которой соседствовал газовый баллончик в специальном кожаном кармашке. Разглядев вооружение охранника, двойник классика русской литературы задался вопросом, от кого доблестный секьюрити намерен обороняться при помощи этих причиндалов: от гипотетических злоумышленников или от взбунтовавшейся и затеявшей массовый побег детворы?

Миновав детский сад, старик пересек еще один загроможденный припаркованными машинами двор, где был облаян выгуливаемым на поводке жирным мопсом. Почтенный любитель кефира издалека погрозил мопсу своей тростью, которую едва сумел приподнять на полметра от земли. Угроза была смехотворная, но мопс отчего-то струсил, умолк и, поджав обрубок хвоста, спрятался за хозяйку. Вполголоса обозвав пса бдительной заразой, старец продолжил свой нелегкий путь. К счастью, его сердитого возгласа никто не слышал, иначе у случайного свидетеля мог бы возникнуть законный вопрос: почему зараза, понятно, но при чем тут бдительность?

Похожие на пару ржавых утюгов, разношенные и облупленные коричневые ботинки, когда-то являвшиеся форменной обувью офицеров Советской Армии, размеренно шаркали по усеянной опавшей листвой дорожке, резиновый наконечник трости мягко постукивал, ударяясь об асфальт. Сорвавшийся с ветки желтый березовый листок упал на дно пустой пластмассовой кошелки, и старик потратил несколько секунд на то, чтобы его оттуда извлечь, как будто эта дополнительная тяжесть была для него непосильной. Занимаясь этим важным делом, он как бы невзначай оглянулся назад, но во дворе никого не было, кроме молодого человека лет одиннадцати или двенадцати – судя по висящему за спиной школьному ранцу и пакету со сменной обувью, отъявленного прогульщика, – который со скучающим видом раскачивался на детских качелях. Качели пронзительно скрипели; пробегавшая мимо по каким-то своим делам кошка испуганно припала к земле, услышав этот звук, некоторое время наблюдала за качелями, оценивая обстановку, а потом, придя к выводу, что непосредственной угрозы ее драгоценному организму нет, уселась, приняв позу фаянсовой копилки, и принялась умываться.

Немного не дойдя до магазина, старик вдруг изменил траекторию движения и, кое-как спустившись с тротуара на проезжую часть, наклонился над приоткрытым окошком машины, за рулем которой сидел, попивая минеральную воду, какой-то немолодой, солидного вида человек в темном деловом костюме.

– Извиняюсь за беспокойство, – дребезжащим, надтреснутым голосом обратился старик к этому человеку, – бутылочку не соизволите?..

Водитель повернул к нему удивленное лицо.

– Что, простите? Вам чего, уважаемый?

– Мне бы бутылочку, – повторил назойливый старикан, – бутылочку не выбрасывайте, мне за нее копеечку к пенсии дадут…

И протянул к окошку дрожащую ладонь.

– Виноват, – убирая едва-едва ополовиненную бутылку подальше, вежливо запротестовал водитель, – может быть, я сначала все-таки доп…