Виктор Поротников - Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва

Увидев перед собой узкоглазых скуластых служанок Мамаевой старшей жены, которые недружелюбно глядели на нее, Джизелла уверенно выпрямилась. Не двигаясь с места, она оглядела внутреннее пространство просторной круглой юрты с очагом посередине, дым от которого поднимался к отверстию в войлочной кровле.

Сидевшая на подушках Ханум заговорила с Джизеллой по-татарски.

– Чего ты вырядилась в наши одежды, негодница? – сказала она, брезгливо кривя свои красиво очерченные губы. – Думаешь, степное одеяние тебе к лицу, паскудница! Чего молчишь, потаскуха?

Джизелла без робости и смятения взирала на Ханум, на то, как служанки вьются вокруг нее, расчесывая ей волосы, держа перед ней круглое зеркало на тонкой ручке. Одна из служанок обмахивала ханшу веером из длинных пушистых перьев какой-то заморской птицы. Джизелла не понимала степного наречия, поэтому молчала.

Ханум догадалась, что Джизелла не понимает ее, и от этого еще сильнее рассердилась. Ханум крикнула своим рабыням, чтобы те раздели Джизеллу донага, подкрепив свой приказ властным жестом.

Выполнить повеление Ханум служанки смогли далеко не сразу, поскольку Джизелла сопротивлялась изо всех сил. Четыре рабыни с трудом одолели Джизеллу, повалив ее на ковер и сорвав с нее одежды. Дабы обнаженная Джизелла в ярости не бросилась на Ханум, две самые старшие служанки держали ее за руки.

– Ну и что особенного нашел Мамай в этой колченогой костлявой уродине?! – процедила сквозь зубы Ханум, с откровенной неприязнью разглядывая голую Джизеллу. – У нее же нет ни пышной груди, ни округлых бедер, а руки, как плети. Эта недотепа даже лобок не бреет! А ее ужасным носом впору только орехи долбить!

Служанки кивали головой, соглашаясь с Ханум. Они презрительно усмехались, глядя на Джизеллу, осыпая ее бранными словами, видя, что это нравится их госпоже.

«Определенно, тут не обошлось без колдовства! – думала Ханум. – Эта худосочная дрянь приворожила к себе Мамая, не иначе. Нужно выпытать у этой… этой кривозубой крысы, какой приворот она использовала при первой встрече с Мамаем. Надо выпытать у нее все! Затем я велю своей знахарке снять с Мамая колдовские чары этой злобной гюрзы!»

Поскольку ни одна из ее рабынь не знала ни слова на фряжском наречии, Ханум послала за своим сыном Басаром, который знал язык фрягов.

Зная крутой характер своей властной матери, Басар пришел без промедления на ее зов. Присев на войлочное сиденье возле очага, Басар стал обращаться к Джизелле на ее родном языке. Он спрашивал у нее то, что велела ему мать. Служанки закончили прическу Ханум, помогли ей облачиться в роскошные шелковые одежды, покрыли белилами ее лицо, подкрасили сурьмой и суриком ее узкие глаза, накрасили ей губы… Прошло больше часа, но никаких признаний в колдовстве Басар так и не выпытал у Джизеллы, к сильному негодованию Ханум. С уст Джизеллы срывались нелицеприятные отзывы о Мамае, которого она ненавидела всем сердцем. Джизелла смеялась над ревностью Ханум и над ее подозрениями в действии неких колдовских чар.

«Если бы я умела колдовать, то скорее испепелила бы Мамая огнем, чем легла с ним в постель! – молвила Джизелла. – Мамай для меня хуже сатаны! Я буду безмерно рада, коль Тохтамыш убьет его!»

Смелость речей Джизеллы поразила Ханум, которая сама была остра на язык, но тем не менее она не осмеливалась желать Мамаю смерти. До Ханум доходили слухи, что Джизелла столь же дерзка и с Мамаем, хотя и терпит от него побои за это.

«Она просто ненормальная, иначе не скажешь! – размышляла Ханум, пригубляя из чаши айран и хмуро вглядываясь в лицо Джизеллы. – Своим сумасшествием эта паршивая овца заразила и Мамая, который возится с ней и терпит ее дерзкие выходки! До поездки в Кафу Мамай был совсем иным, теперь же его словно подменили!»

Внезапно случилось то, чего Ханум меньше всего ожидала и к чему была совершенно не готова. К ней в юрту вдруг влетел Мамай, подобный бурному вихрю. На Мамае был мокрый от дождя шерстяной плащ, на его металлическом островерхом шлеме блестели дождевые капли. В руке у Мамая была плеть, на поясе висела сабля.

– Ого, кажется, я подоспел вовремя! – злобно осклабился Мамай, уперев руки в бока. – Моя высокородная супруга надумала в мое отсутствие свести на ложе Басара и Джизеллу. О Аллах, какое низкое коварство! Какая изысканная подлость!..

Служанки Ханум, упав на колени перед Мамаем, уткнулись головой в пол, а их госпожа от растерянности выронила чашу из рук, вылив на себя овечье молоко. Басар от страха стал белее мела. Попятившись, он уперся спиной в деревянную решетку юрты, к которой крепился снаружи войлочный покров.

– Отец, у меня и в мыслях не было посягать на твою наложницу, – воскликнул Басар, трясясь, как в лихорадке. – Ты напрасно об этом подумал…

– Конечно, сынок, в это гнусное дело тебя втянула твоя мать, – проворчал Мамай, с хозяйским видом прохаживаясь по юрте. – Тебя, как осла, водят на веревке, а ты и рад! Пойми, глупец, ты не станешь мужчиной, коль будешь жить бабьими мозгами!

Мамай повернулся к Джизелле, одевавшейся с невозмутимым видом.

– Ну-ка, признайся, колючка, по своей ли воле ты очутилась здесь? Сама ли ты разделась донага? И чего от тебя хотели мой сын и моя жена? – Это было сказано Мамаем на языке фрягов.

Расправляя на себе складки длинного халата с узорами в виде ярких линий и завитушек, Джизелла подняла глаза на Мамая и проговорила:

– Жена твоя, господин, молвила мне, что мужской силы в тебе осталось на один чих. Она хотела, чтобы я совокупилась с Басаром, который, по ее словам, могучий жеребец. Не чета тебе, повелитель! Я воспротивилась этому, тогда рабыни твоей жены силой сорвали с меня одежду. Меня и сюда-то приволокли силой.

– А что говорил тебе мой сын? – продолжал допытываться Мамай. – Молви смело, девочка, не бойся.

– Твой сын, господин, насмехался над тобой, – произнесла Джизелла, глядя в глаза Мамаю. – Он говорил мне, что у тебя уже пустое семя, как у дряхлого верблюда. Мол, все твои потуги зачать ребенка смешны и бесполезны. Зато ему, Басару, оплодотворить меня ничего не стоит, что он и намеревался сделать…

Басар, понимавший язык фрягов, швырнул в Джизеллу парчовую подушку и закричал:

– Ты лжешь, гнусная тварь! Этого не было! Не было!..

Мамай жестом повелел Джизелле умолкнуть. Затем он резко шагнул к Басару с лицом, перекошенным от гнева.

– А что же тогда здесь происходило, сынок? – яростно чеканя слова, заговорил Мамай. – Зачем слуги твоей матери приволокли сюда Джизеллу и раздели ее донага? И зачем ты сюда пришел? Ответь же!

Басар дрожащим голосом принялся объяснять Мамаю, что мать позвала его побыть толмачом, поскольку ей непонятен язык фрягов, а Джизелла не разумеет по-татарски.