Михаил Нестеров - Жмурки с маньяком

– Дело серьезное, пахнет политикой, – сообщил Хлопков.

Авдеев недовольно скривился.

– А то, чем мы постоянно занимаемся, просто воняет. Наша жизнь состоит из сплошного секса. У меня сложилось такое впечатление, что в нашем городе не осталось ни одной верной супружеской пары, все изменяют друг другу. А мы с тобой – больные, извращенцы. Подсматриваем за ними, фотографируем, записываем.

Не прошло и десяти часов с момента встречи Светланы Турчиной и Мельника, а Светлана думала точно так же, как и Александр Хлопков. «Что я делаю?» – спрашивала она себя, нажимая кнопку звон-ка под серебристыми буквами: Павел Мельник. Над ней нависла шестнадцатиэтажная махина бетона и стекла. Девушка посмотрела вверх, задержав взор на окнах шестого этажа. Ей показалось, что квартира номер 72, где временно устроился брат покойного журналиста, находится именно на этом этаже.

Динамик переговорного устройства, вмонтированный под ажурную решетку, безмолвствовал. Девушка еще раз нажала на прямоугольную клавишу. И – вздрогнула. Динамик ожил, встрепенувшись слабым потрескиванием. Затем – слегка искаженный голос, но Светлана узнала его, тем более что говоривший представился.

– Илья Мельник. Назовите, пожалуйста, свое имя.

Она вплотную приблизила губы к хромированной решетке домофона и, наслав на лицо немыслимое выражение, неестественно низким голосом произнесла:

– Это Светлана.

Фраза получилась более чем казенной, как если бы она сказала: «Это милиция». Опасаясь, что дальше получится «вы арестованы», девушка улыбнулась динамику:

– Мы встретились сегодня в лифте, помните?

«Дура, вначале нужно было позвонить по телефону».

– Я узнал ваш голос, – сухо отозвался динамик.

– Узнали, да? – переспросила она с глупой улыбкой.

– У вас очень красивый грудной тембр, – услышала она. – Он в самые первые минуты дал мне полное представление о вашей внешности. Оно может оказаться неверным, но что-либо изменить не в моих силах. Хотите, я спущусь за вами, и мы вновь окажемся в лифте. Хотя не нужно, а то вы снова испугаетесь. Я жду вас, квартира находится на двенадцатом этаже.

Динамик замолк.

«Он ждет, а я – дура».

С этой удивительно гармоничной фразой Светлана Турчина взялась за ручку двери.

Он стоял в ярко освещенном проеме двери. Искрящееся от обилия стекла бра в прихожей включено было специально для нее; для нее же предназначались и черные очки, которые хозяин поправлял на переносице, – Светлана поняла: он не хочет, чтобы она видела его неживые глаза.

И он сам подтвердил это.

Отвечая на немое приветствие девушки (наверное, он услышал скрип ее шейных позвонков), хозяин, пропуская неожиданную гостью, извинился. А сама гостья стушевалась, ей показалось, что их роли уже во второй раз за день поменялись: она – хозяйка этой роскошной квартиры, а он – гость, извиняющийся за поздний, неуместный визит.

– Простите, Света, что встречаю вас в темных очках. Я не вижу уже много лет, но никак не могу свыкнуться со слепотой. У меня сложился некий комплекс. Бороться с ним – бесполезно. Но я все же принимаю кое-какие меры и… комплексую еще больше.

Он неожиданно рассмеялся.

Светлана остановилась посреди огромной комнаты, утопая туфлями в пушистом паласе. Она не обратила внимание на некоторый беспорядок в квартире: ящики шкафов выдвинуты, их содержимое на полу, платяной шкаф открыт, кое-какие вещи лежат тут же, рядом. Ее поразили окна: не зашторенные, начинающиеся сразу у пола, они, казалось, пронизывают потолок, уходя своей громадой на следующий этаж. И они были живыми. Мягкий неон реклам центральной улицы стремился слиться через пару кварталов с неистовым огнем еще одной улицы; все это играло на безукоризненно чистой поверхности стекол, удваивая, утраивая свой блеск. Вечернее настроение центральных улиц запросто проникало и сюда, на двенадцатый этаж. Декорации получались праздничные, игривые, многообещающие, но главный персонаж был из другого произведения, декорации в его пьесе были черны.

Или не так черны?

Хозяин засмеялся, и гостья оторвала взгляд от вечерней иллюминации в окнах. Может, он чувствует свет? Не видит, а именно чувствует, представляет его по-своему, по тем воспоминаниям, когда был еще зрячим. Этого девушка не знала. Она вообще ничего не знала, что и как чувствуют слепые. Нужно быть слепым, чтобы понять, как прекрасен мир с его необъятной гармонией света и красок; нужно быть слепым, чтобы любить свет, знать, как он дорог.

Светлана несколько раз за время рабочего дня подолгу закрывала глаза и говорила себе: «Вот я ослепла. На сто процентов лишилась зрения. Ну, там, несчастный случай на производстве. Вот… Глаза, значит, у меня вытекли. И что я знаю о свете?.. Все. Красное – это красное, зеленое – это зеленое, синее – это…» Она подглядела, слегка приоткрыв один глаз, сравнивая синий цвет при закрытых глазах с мягкими тонами блузки Ольги. И ее сразу пробил озноб. Потому что перед приоткрытым глазом она обнаружила темно-серую массу. Масса качнулась, превращаясь в пиджак, и спросила голосом нотариуса:

– Светлана, вы что, спите?!!

Девушка быстро восстановила зрение и, чтобы начальник не заклевал ее совсем, сразу перешла в атаку:

– Да вы что, Владимир Владимирович?! Это аутотренинг! Я время от времени закрываю глаза и мысленно представляю клавиатуру пишущей машинки. Нас так учили на курсах. Да, шеф. И я уже готова начать печатать вслепую.

– Вам ни к чему заниматься аутотренингом, – скривился нотариус, доставая платок и обмакивая им лысину. – Насколько я могу судить о вашей работе, вы постоянно печатаете вслепую.

Мельник предложил гостье устроиться на диване и уверенно подошел к бару из кедрового дерева. Доставая фужеры и длинную бутылку сухого «Мартини», он возобновил начатый разговор.

– Да, да, я комплексую и приспосабливаюсь, приучаю других относиться ко мне с той степенью понимания, которая не соприкасается с сочувствием. Это происходит не сразу, у меня выработалась определенная система. Когда я выхожу на улицу, где меня никто не знает, я не надеваю темных очков. Людям, с которыми я познакомился недавно, я не показываю стеклянного блеска искусственных глаз, пряча их за непроницаемыми стеклами очков. А те, кто знает меня давно, уже не замечают, что глаза ненастоящие. Для них они – живые. И это мне удается, я знаю.

В последних словах хозяина прозвучала гордость.

Наверное, он ждал ответа или хотя бы какой-то словесной реакции гостьи, но Светлана, осушив бокал вина, словно онемела. Она не произнесла еще ни слова. Вернее, она говорила сама с собой. «Нет, зачем я приперлась сюда? Хорошая компания – слепой и немая, как в кино».