Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)

— Ну, как тебе моё выступление? — спросила Жюли, вернувшись за столик. Её нетерпение было столь сильным, что девушке не удавалось его скрыть. Непонятно, как ей вообще удалось выдержать в дамской комнате положенные десять минут.

— Ты была неподражаема, — с чувством ответил я и, перегнувшись к ней через столик, раздельно произнёс прямо в микрофон, обращаясь к Николя, Дорману, ко всем тем, кто сейчас внимательно следил за нашими похождениями:

— Можете расслабиться, господа. Робер Сиретт — это не тот человек, которого мы ищем. Мне очень жаль, господа, но ваша операция закончена.

Ласково улыбнувшись Жюли, я осторожно снял микрофон, закреплённый за лацканом её пиджака, и, уронив маленькую чёрную горошину на пол, наступил на неё каблуком. Мне было что ей сказать, но к работе отдела 2F это не имело никакого отношения. Ненавижу афишировать личную жизнь…

— Больше всего я хотела бы видеть лицо Николя в тот момент, когда ты раздавил микрофон, — со смехом призналась Жюли, когда бар «Эклектика» остался далеко позади. — Наверняка он лопнул от злости.

— Ты к нему явно неравнодушна, — улыбнулся я.

Жюли не ответила. Некоторое время она шла молча, опустив голову, и лишь однажды я поймал задумчивый взгляд, пробившийся сквозь длинные пряди волос, скрывавшие лицо девушки. Наконец она тихо сказала:

— У нас с Николя был роман. Знаешь, он из очень богатой семьи и привык, что девушки всегда вешались ему на шею… Однажды он решил, что я тоже живу с ним из-за денег. И так совпало, что как раз тогда я познакомилась с другим человеком. Это вышло случайно, но Николя обо всём узнал, и… Словом, теперь он меня ненавидит.

— А тот, другой? — спросил я. Хотя, если бы немного подумал, вряд ли стал бы задавать этот вопрос.

— Другой? — Жюли жёстко усмехнулась. — Уехал. Он был… Иностранцем. Так что в настоящее время я одинокая, свободная и никому не нужная женщина.

— Ну, я бы так не сказал, — пожалуй, в галантные кавалеры я всё же не годился, хотя это туманное высказывание Жюли поняла совершенно верно.

— Знаешь, на самом деле я ужасно хочу есть, — заявила она, энергично размахивая своим рюкзачком.

Остановившись, я развёл руками от удивления.

— Прости, а что мешало тебе сказать об этом хотя бы полчаса назад?

— Не знаю, — она лукаво взглянула мне в глаза, — хочешь, я угощу тебя яичницей? Честно говоря, это единственное, что мне удаётся приготовить, не испортив.

— Яичница, — повторил я задумчиво, — знаешь, а в этом что-то есть. Ты приглашаешь меня в гости?

— Ты же обещал мне несколько уроков?

— А ты собиралась показать мне нечто новенькое… Надеюсь, ты не имела в виду яичницу?

— Я имела в виду вот это, — тихо сказал Жюли, прижимаясь ко мне. У неё были мягкие, нежные губы, и, целуясь, она зачем-то закрывала глаза. На всякий случай я тоже зажмурился. Вдруг теперь так принято?

— Дева Мария, — вздохнула девушка, когда наши губы потеряли друг друга, — да сними же ты эти дурацкие очки!

К сожалению, нашими благими намерениями мостят пути в самые разные стороны. Кроме той, куда вы, собственно говоря, собирались отправиться. Рядом с моей машиной стоял уже знакомый синий микроавтобус, а по тротуару нервно расхаживал злобный и непреклонный Жан-Луи Дорман. Завидев нас, он остановился, засунул руки глубоко в карманы плаща, чуть склонил голову и замер, напоминая разъярённого быка, готового к атаке.

— Всё, сдаюсь, сдаюсь, — испуганно объявил я, приподнимая руки. — Никакой корриды.

— Какая, к дьяволу, коррида?! — взорвался Дорман. — Что вы вытворяете?! Дюпре, я же вам ясно сказал — всё отменяется!

— Да? — удивился я. — А-а! Это, по-видимому, тогда, когда вы не смогли до меня дозвониться?

— Не валяйте дурака, — уже более миролюбиво буркнул Дорман. — За кого вы меня принимаете? Всё вы прекрасно слышали, но всё равно поступили по-своему. Вы упрямец, Дюпре.

— Мне уже говорили об этом, — кивнул я. — Почему отменили операцию?

— Понятия не имею, — пожал плечами Дорман. Тут он словно впервые заметил стоявшую рядом со мной Жюли. Глаза его удивлённо расширились. — А вы почему здесь, мадемуазель? Я же ясно сказал: после завершения операции все сотрудники отдела встречаются в офисе. Ждите меня в машине.

— Но, господин капитан… — На скорбное лицо Жюли нельзя было смотреть без жалости. Она растерянно взглянула на меня, словно ища поддержки. В ответ я чуть заметно пожал плечами. Дорман по-прежнему оставался её шефом, и тут я был бессилен.

— В машине, мадемуазель, а не здесь, — раздельно повторил Дорман. И Жюли, склонив голову и опустив плечи, медленно двинулась в сторону микроавтобуса. Проводив её взглядом, Дорман зло сплюнул:

— Кающаяся грешница, клянусь Богом!

— Напрасно вы так, — осторожно сказал я. И получил в ответ вызывающий взгляд Дормана. Фыркнув, он сердито ответил:

— К сожалению, вам я приказывать не могу. Что же касается мадемуазель Жюли… Прежде всего, она офицер разведки. Если вам некуда пристроить вашего друга в штанах, могу дать несколько адресов. А впрочем, это ваши проблемы. Меня интересует только одно: вы совершенно уверены…

— Да, — твёрдо ответил я. — Я абсолютно уверен в том, что Робер Сиретт и Абу аль-Хауль — разные люди. И готов отвечать за свои слова.

— Но почему? Откуда у вас такая уверенность? — Похоже, Дорману нелегко было смириться с провалом версии, над которой он столько работал. Я тяжело вздохнул.

— Вы опытный человек, Дорман. Офицер. Наверное, служили в армии, да? По степени своей подготовки вы в несколько раз превосходите обычного гражданина, не так ли? Смотрите внимательно, капитан…

Одно молниеносное движение, и в моей ладони, раскрытой перед его лицом, лежат три пуговицы, только что сорванные с его плаща.

— Видите? С той же лёгкостью я мог бы сломать вам руку. Человек, которого вы считаете Абу аль-Хаулем, способен проделать то же самое. А Робер Сиретт не сможет этого, даже если ему очень захочется. Теперь понимаете?

— Думаю, что — да, — медленно произнёс Дорман, задумчиво рассматривая пуговицы, которые перекочевали в его ладонь. — Вы очень… убедительны в своих доводах.

— В таком случае желаю вам счастливой охоты. Не обижайте Жюли, Дорман, в ней что-то есть, — кивнув ему на прощание, я неторопливо направился к застоявшемуся в ожидании «Порше».

— Мы ещё увидимся с вами, Дюпре, — мягко сказал мне вслед Дорман. В его словах не было даже намёка на угрозу. Спокойная уверенность, ничего более.

— Вряд ли, — ответил я, не оборачиваясь. Как и богиня Тихе, я всегда честно соблюдал условия сделки. Вы просили опознать Сиретта? Я это сделал. Так что теперь, господа, будьте любезны оставить меня в покое.

Всю первую половину следующего дня я провёл в зале для тренировок, через пот выгоняя немалое количество виски, которое было выпито за последние несколько дней. Разминка, ката, макивара, боевой шест и наконец — меч. Лишь добившись полного единства катаны и шото , слившихся в одно целое с моим телом, я разрешил себе остановиться. Наскоро приняв душ и позавтракав, я позвонил вниз, консьержу. Личных посланий сегодня получено не было, а все газеты я настоятельно посоветовал выкинуть в помойку. Электронная почта также решила воздержаться от неприятных сюрпризов, погода в этот день стояла просто отменная, и, наслаждаясь чашечкой кофе в кресле у окна, я окончательно уверовал в то, что чёрная полоса моей жизни наконец-то закончилась. Самое время было подумать о повседневных делах. Например, о башмаках и сургуче, капусте, королях… Да мало ли дел может найтись у джентльмена, который пытается себя хоть чем-нибудь занять?