Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

Мимо, обдав тугим ветром, от которого «Таврию» ощутимо качнуло, промчался причудливо разрисованный грязными брызгами, густо покрытый пылью черный «БМВ» с тонированными окнами. Машина неслась с такой скоростью, словно водитель боялся, что его сейчас догонят и заставят вернуться обратно в Россию. Номера на машине были московские. «Эк куда тебя занесло, землячок!» – подумал Бурсаков, проводив иномарку завистливым взглядом. Он любил быструю езду и ездить предпочитал с комфортом. Дома, в Москве, у него была машина ничуть не хуже той, что только что пулей промелькнула мимо. Но здесь, в приграничье, ему приходилось довольствоваться дышащей на ладан «Таврией»: как уже упоминалось, то, что мог позволить себе майор с Лубянки, браконьеру и мелкому контрабандисту по кличке Струп было не по карману.

Стремительно удаляющийся «БМВ» быстро превратился в маленькую черную точку и исчез, слившись с асфальтом. На верхушке дальнего холма короткой вспышкой блеснуло отраженное его задним стеклом солнце, и дорога опустела окончательно – так, словно запыленная черная иномарка просто померещилась Струпу от усталости.

– Ох-хо-хонюшки, – вздохнул майор Бурсаков и, отыскав в памяти телефона нужный номер, стал звонить своему незабвенному другу Петру Михайловичу Стеценко.

Путь от КПП на российско-украинской границе до участка, граничащего с Припятским радиационным заповедником, а значит, и до поселка, на окраине которого начальник заставы майор Стеценко выстроил себе скромную трехэтажную избушку с баней, подземным гаражом на четыре машины и плавательным бассейном, был кружной, неблизкий. Другой, более короткой и менее тряской дороги не существовало: с географией, как и с физикой, не поспоришь.

Майор Бурсаков, впрочем, и не собирался спорить. Он любил дорогу, любил управлять автомобилем, находя это занятие особенно приятным еще и потому, что оно автоматически, по закону, освобождало его от всех других дел и обязанностей. Во время управления машиной водитель не имеет права отвлекаться на посторонние предметы, это записано в правилах дорожного движения; чего правила не запрещают, так это получать от езды удовольствие.

И Бурсаков получал удовольствие, тем более что торопиться ему было некуда. Он ехал отдыхать, развлекаться и точно знал, что банька, шашлык и собственноручно приготовленное Петром Михайловичем термоядерное зелье, способное свалить с ног бешеного слона, никуда от него не денутся.

Но удовольствие удовольствием, а к вечеру, когда вдоль дороги замелькали памятные по прошлым визитам в эти края приметы, майор уже порядком устал. Жара, пыль и тряска сделали свое дело: Бурсаков чувствовал себя выжатым, как лимон, и не чаял поскорее загнать машину во двор, напиться ледяного домашнего кваса и в сопровождении радушного хозяина поспешить в жарко натопленную баню.

К поселку он подъехал на закате, не без труда протиснувшись, буквально протолкавшись сквозь инертную, неспешно переступающую сотнями копыт гущу возвращающегося с выпаса на вечернюю дойку коровьего стада. В салоне все еще стоял теплый, парной дух молока и навоза, закатные лучи золотили пыль на приборном щитке, протянувшиеся поперек дороги тени на глазах становились гуще, наливаясь холодноватой вечерней синевой. Провода вдоль улицы были густо обсижены отдыхающими после дневных трудов ласточками; где-то, спотыкаясь, пиликала неумелая гармонь, и пьяные голоса истерично, на все повышающихся тонах ругались матом.

Струп не обратил на эти вопли внимания, тем более что они почти сразу стихли. Люди везде одинаковы; посели их хоть в ад, хоть в рай, они все равно найдут, чем залить глаза и из-за чего поцапаться.

На первом же перекрестке он повернул направо, проехал двести метров по ухабистой немощеной улочке, где слонялись, ища, к кому бы прицепиться, тощие рослые дворняги, и остановился перед глухими железными воротами в высоком кирпичном заборе. Кирпич был красный, облицовочный, а ворота цветом подозрительно напоминали «Таврию» Струпа. Никакой загадки тут не было, машину и ворота действительно выкрасили одной и той же краской, которую Стеценко получил на складе для заставы, чтобы обновить скамейки, навесы над курилками и прочие нуждающиеся в покраске поверхности. Все получилось просто, буквально мимоходом: Струп приехал погостить, увидел, что два солдата красят ворота, и наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал, что было бы неплохо покрасить заодно и его тележку. А то в техпаспорте написано, что зеленая, а гаишники уже начинают сомневаться: где ж тут, говорят, зеленое, когда кругом одна ржавчина! Пошутил и забыл, не заметив, как хозяин мигнул своим бойцам, а когда вышел из бани, обнаружил, что выкрашенная малярной кистью, с приставшими там и сям ворсинками «Таврия» мирно подсыхает, почти неразличимая на фоне выкрашенных в тот же колер ворот…

Не глуша мотор, он посигналил, немного подождал и посигналил снова, мысленно коря хозяина за то, что так и не потрудился вывести за калитку обыкновенный электрический дверной звонок. И ведь не потому не потрудился, что ему это дорого или сложно, а просто такой он человек – деревенский, старой закваски, склонный к консерватизму и тугой на новшества. Это не значит, что он шарахается от автомобилей и не умеет пользоваться компьютером – ничего подобного! Умный, грамотный, но – раб привычки, устоявшегося уклада. Вот если бы сообразил провести звонок сразу, когда строился дом, сделал бы это непременно и без каких-либо проблем. Но сразу звонок не провели, Петр Михайлович привык, что его нет, его это нисколечко не напрягает, а раз так, к чему что-то менять? На что он нужен, этот звонок – чтоб деревенские ребятишки баловались?

Струп снова нажал на кнопку клаксона. В соседнем дворе опять зашлась бешеным лаем замолчавшая было собака, ей ответила другая, и скоро лай доносился из каждого двора. Даже слонявшиеся по улице бродячие псы, задрав к окрашенному в нежные закатные тона небу пыльные морды, хрипло гавкали – просто так, за компанию, без конкретного адреса. Струп понял, что экзерсисы с «бибикой» пора заканчивать, пока аборигены не накостыляли по шее. Хохлы в этом плане недалеко ушли от русских, только кровь у них горячее – южный народ, что тут еще скажешь! Облают последними словами, намнут бока, а потом расцелуют и предложат выпить за мир во всем мире. И не отпустят, пока не напоят до полусмерти и сами не упьются до точно такого же состояния. Душевные люди, что и говорить!

Он заглушил двигатель и выбрался из машины, гадая, что стряслось с дражайшим Петром Михайловичем. По телефону он сказал, что ждет, причем с нетерпением, а ворота открывать что-то не торопится. Срочный вызов на службу? Внезапный запой? Несчастный случай?