Лев Пучков - Полигон смерти

С другой стороны, эти странные люди в лицо меня не знают, маршрут можно проложить с хорошим запасом удаления от опасного места, и два-три часа прогулки по такой сказочной погоде для крепкого молодого человека — не проблема.

Некоторое время во мне боролись две неразъёмные составляющие личности: ответственный сотрудник государственной Службы, желающий во что бы то ни стало добраться до начальства и доложить о происшествии, которое может иметь самые непредсказуемые последствия, — и пьяный повеса, перепуганный, уставший и не желающий покидать уютное местечко.

Борьба была недолгой: словно бы ставя жирную точку в моих метаниях, погас свет.

Причём разом во всей округе.

— Конец света! — демоническим голосом возопил рокер. — Осанна, бл…!!!

Ну вот, сюрприз. Не многовато ли странностей для одной ночи?

Эмоционально отреагировавшая публика рассредоточилась у окон и стала делиться впечатлениями. Судя по докладам с наблюдательных пунктов, в обозримой видимости не было ни одного огонька, если за таковые не считать несколько запоздалых фейерверков, взлетевших где-то в стороне центральной площади.

Отовсюду сыпались привычные версии в формате: «каскадное отключение — перегрузка — авария — диверсия — персонал станции упился в дым и куролесит», но была одна нестандартная — электростанцию «Черного Сентября», питавшую заодно и весь город, уже продали американцам и как раз сейчас они отключили нас от линии.

— Видишь, а ты хотел пешком! — воскликнула Нинель с такой интонацией, будто это она специально всё подстроила и теперь у меня нет иного выбора, кроме как остаться на ночевку.

В принципе, можно было возразить, что по улице можно гулять и без света, особенно если раздобыть хороший фонарь…

Но я решил сдаться на милость победителя. Пьяный повеса, не желавший переться чёрт-те куда по тёмным улицам, уверенно победил ответственного сотрудника государственной Службы. В конце концов, за ночь мир не перевернется, завтра с утра я непременно доберусь до «явки» и тогда уже доложу о случившемся.

— Что ж… Придётся ночевать, — сокрушенно вздохнул я. — Если это, конечно, вас не обременит…

— Какое «обременит», ты о чём?! — обрадованно вскинулась Нинель. — Тут после каждой попойки целая толпа ночует, никто ни разу не жаловался.

Под покровом темноты публика стала распадаться на фракции. Ближние пошли по домам (это те, кто жил в «объекте культурного наследия» и по соседству), а дальние принялись укладываться на ночевку в гостиной. Укладывались вполне творчески: откуда-то появились свечи и гитара, пыхнула самокрутка и пошла по кругу, запахло сладким, маслянистым дымком, кто-то уверенно затянул лирическую песенку про трудности советских туристов, а прочие подпевали ему негромким, но слаженным хором.

В районе кухни тоже наблюдались некие миграции: тамошним обитателям удалось-таки с грехом пополам привести в чувство милицейского Яшу, и теперь оттуда доносились странные команды, которые без должной подготовки не сразу поддавались осмыслению. Грубый начальственный голос в категоричной форме требовал немедленно прислать наряды, произвести оцепление, ввести в действие план «Перехват», «Вихрь-Антитеррор», «Вулкан», «Тайфун», «Циклон», и прочую боевую метеорологию.

— Все ко мне! Бегом! Бегом, я сказал!

— Да не работает телефон, дурак! — раздался наконец сердитый крик Валентины, отчасти объяснявший ситуацию. — Сколько раз тебе говорить: НЕ РА-БО-ТА-ЕТ!!!

— И тем не менее я настаиваю… — продолжал бубнить начальственный голос.

— Дурак!

— Это вы мне? Офицеру?!

— Дур-рак! Дебил!! Долбо…!!!

— Я требую объяснений…

— Какие, на хер, объяснения?! Собирайся, надо идти!

Под это умиротворяющее бормотание Нинель постелила мне в детской и сообщила, что на правах высокого гостя я буду спать, как белый человек, один-одинёшенек на целой двуспальной кровати.

Ну и замечательно. У меня есть опыт ночёвок на ковре гостиной после массовых попоек. Впечатления поутру, скажу я вам, самые ужасные, особенно если тебя неграмотно сгрузили у раскаленной батареи, а форточка открыта настежь (если же закрыть, дальним будет душно, так что выбор режима вентиляции отсутствует).

Уснул я быстро, как в омут провалился. Набегался, устал, переволновался, да и релаксанта во мне сидело как минимум пара доз для среднего пациента.

Спустя какое-то время, очевидно, под наплывом эмоций и переживаний, был мне ниспослан свыше (или сниже?) чудесный эротический сон.

Снился мне пышный бюст Нинели. Но отнюдь не в виде миража, не в сказочной дымке, на предельной дистанции визуального контакта, а в самой что ни на есть непосредственной близости.

И дозволено мне было с этим восхитительным бюстом вытворять всё что душа пожелает.

И разумеется, я воспользовался этим дозволением в полной мере и допустил в отношении него (бюста) самый изощрённый произвол и волюнтаризм.

Ну и не только в отношении бюста.

Сон ведь, а во сне всё можно.

Ощущал я себя… ммм… пожалуй, мустангом, ага.

Этаким богатырским фантастическим мустангом, кроющим не отдельно взятую кобылицу, а, пожалуй, сразу весь табун, или даже всю прерию в один присест.

И мчался я галопом к умопомрачительно яркому финишу, радостно крича в голос, под аккомпанемент ответных сладостных воплей и каких-то сторонних реплик на заднем плане:

— Это что там у них такое? Убивают кого?

— Скажешь тоже — «убивают»… Это московский художник Нинку пришпоривает!

— Ух ты, какой шустрый художник!

— Эт-точно…

Когда я более-менее пришел в себя, стало понятно, что это вовсе не сон, а самая что ни на есть похотливая явь. Мы с Нинелью проникновенно и неистово скакали на кровати, как будто это была и не кровать вовсе, а гимнастический батут, при этом синхронно покрикивали в такт нашим слаженным движениям, и остановить этот галоп не было никакой возможности, разве что убить нас обоих одним выстрелом из трехлинейки.

Вскоре, как и следовало ожидать, всё кончилось — очень бурно и взаимообразно: у нас с Нинелью по этой части получилась удивительная синхронность.

Окончательно обретя ясность мышления, я не стал терзать себя угрызениями совести и сделал неожиданно-предутренний вывод: мне нравятся пышки!

По сравнению с нашими заморенными диетой куклами-драчуклами с их эрзац-страстью и фальшивыми псевдоэротическими стенаниями провинциальные пышки просто вне конкуренции. Такой трогательной искренности и огненной экспрессии хватит на добрую дюжину субтильных клубных нимф, а то и на пару дюжин.

Резюме: да здравствуют пышки!

В общем, всё получилось прекрасно и вдохновенно…

Единственно, запоздалым отголоском возник вполне житейский вопрос: ну и где логика? Нинель вроде бы так старалась для Кати, всячески способствовала завязыванию наших отношений (с Катей) и вдруг…