Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь

– Нет его здесь! – послышался из колодца потусторонний голос Сударя.

– Ты хорошо смотри! – гаркнул в темное жерло Слон. – Как это «нет»? Куда ж он делся?

– Вот так и нет! – не без раздражения откликнулся из глубины боец. – Тут воды всего по колено, фонарь его – вот он, на дне. А самого нету!

– Вот видите, – сказал Андрею Стрельников.

Тон у него при этом был какой-то странный. Таким тоном люди типа Виктора Павловича Стрельникова – умные, твердые, сохраняющие полное самообладание в любой ситуации и так далее – констатируют неизбежность катастрофы: вот видите, мы падаем, и, если помножить высоту на ускорение свободного падения, силы удара о землю будет достаточно, чтобы нас расплескало по площади, приблизительно равной одному гектару. Создавалось впечатление, что отсутствие на дне колодца трупа Женьки Соколкина с переломанной шеей и раскроенным черепом его почему-то не радует.

– Здесь тоннель! – крикнул из глубины колодца Сударь. – И… Ну да, точно так! Вижу дневной свет.

– Вот видите, – повторил Виктор Павлович.

– Что я должен видеть? – огрызнулся Андрей. – Хотите сказать, что он сбежал?

– А вы можете предложить какой-то другой вариант?

Липский пожал плечами.

– Да нет, пожалуй. Но не понимаю, чем вы так недовольны. Живой – и слава богу, сбежал и молодец. Ну, не то чтобы так уж прямо и молодец, но понять его можно. Мальчишке шестнадцать лет от роду, и ехал он сюда вовсе не затем, чтобы попасть под минометный обстрел и принять участие в рукопашной наравне с вашими головорезами. Так что, пожалуй, он все-таки молодец. Да что там «пожалуй»! Просто молодец! Если ушел он, сумеем уйти и мы.

– Да, это верно, – кивнул Стрельников. – Но есть пара вопросов. Первый: как далеко он сумел уйти? И второй: зачем на самом деле он ушел. Из этого, второго вопроса естественным образом проистекает третий, самый важный: есть ли у нас хоть какой-то резон последовать его примеру?

Андрей энергично потряс головой.

– Ни черта не понимаю, – признался он. – Вам не кажется, что сейчас не лучшее время для разгадывания шарад?

– Я объясню, – пообещал Стрельников. Он передвинул с бедра на живот свою полевую сумку, со стариковской медлительностью освободил застежки и развернул планшет, продемонстрировав Липскому пустое целлулоидное нутро. – Беда в том, – сказал он, – что после атаки я рассудил, что, являясь главной мишенью наших оппонентов, неоправданно рискую, нося при себе копию карты. Мне показалось, что у нашего юного друга этот документ будет сохраннее, да и прав на него у Евгения не меньше, если не больше, чем у нас с вами. С момента передачи карты не прошло и часа, и что мы имеем?

Андрей немного поразмыслил над ответом и возмущенно фыркнул.

– Намекаете, что он переметнулся?

– Он всего лишь человек, – напомнил Виктор Павлович. – Очень неглупый молодой человек с острыми материальными проблемами. Человек, у которого хватило ума сообразить, что, оставшись здесь, с нами, он не только не обеспечит любимую маму приличным жильем и средствами к существованию, но и с большой степенью вероятности погибнет в этой бетонной мышеловке. Я дал ему в руки козырь, решительность и природная смекалка помогли найти путь в обход постов противника – противника, которому у юноши отныне есть что предложить.

– Чепуха, – с уверенностью, которой не испытывал, объявил Андрей.

– Может быть, да, – сказал Стрельников. – Может быть, нет. Как бы то ни было, с этой минуты у нас нет ни карты, ни судна, ни нашего юного компаньона. Ситуация полностью вышла из-под контроля, и все, что нам остается, – это действовать по обстановке.

Бетонный пол под ногами ощутимо вздрогнул, сверху долетел приглушенный толщей перекрытий кашляющий звук разрыва. За первой миной на верхушке Меча Самурая разорвалась еще одна, и вскоре грохот взрывов слился в почти сплошной, непрерывный гул, напоминающий звук разбивающегося о береговые скалы океанского прибоя.

– Действовать по обстановке, – озабоченно повторил Стрельников. – И действовать придется быстро.

Все вышло как бы само собой – просто случилось, и все. Так бывает со всеми – с одними чаще, с другими реже, и вряд ли стоит объяснять, почему с подростками такие самопроизвольные явления происходят не реже, чем с лицами, достигшими совершеннолетия, а вот именно чаще.

Началось с вполне обыкновенного, похвального желания принести пользу. В плане отражения очередных атак конкурирующей организации Женька Соколкин вряд ли мог оказаться полезным. Более того, у него хватало ума к этому не стремиться. Побывав под огнем, он заметил и ощутил разницу между компьютерной «ходилкой-стрелялкой» и реальной перестрелкой и понял, что в настоящем бою толку от него будет немного. Ребята в черной униформе и легких бронежилетах, которые штурмовали КНП, здорово смахивали на профессионалов, и до того, чтобы с ними воевать, он, Женька Соколкин, просто-напросто не дорос – размажут по стенке, как муху, и вряд ли заметят, что он тут не просто так болтался, а, видите ли, воевал, оказывал вооруженное сопротивление.

Зато собственная идея по поводу того, что колодец в подвале бункера может оказаться не просто колодцем, а запасным выходом, показалась ему довольно удачной – удачной настолько, что, как минимум, заслуживала проверки. Даже лисица и барсук, роя норы, оборудуют их несколькими запасными выходами. И тот факт, что после атомных бомбардировок японцы капитулировали, вовсе не означает, что их военные инженеры-фортификаторы были глупее барсука. А если подземного хода и не существует, рассуждал Женька, внизу вполне может обнаружиться проход естественного происхождения, какая-нибудь трещина или расселина, через которую в колодец время от времени проникает морская вода и через которую, если повезет, можно выбраться на поверхность.

Как и предположил немного позднее Виктор Павлович Стрельников, бедственность положения, в котором все они очутились, не ускользнула от внимания Женьки. Он не был военным специалистом, но знал тем не менее, что патроны рано или поздно кончаются в любом оружии и что, сидя в бункере, ничего хорошего они не высидят.

Словом, убалтывая простодушного Слона спустить его на веревке в колодец, Женька Соколкин действовал из самых лучших побуждений. Кроме того, ему очень хотелось жить, а недавний минометный обстрел и последовавший за ним штурм убедили его в том, что свойственная каждому человеку вера в собственную исключительность и неуязвимость суть не более чем иллюзия, живущая ровно до тех пор, пока не начнутся настоящие неприятности. Неприятности уже начались, и с этим нужно было срочно что-то делать – ну хотя бы затем, чтобы, мягко говоря, не огорчить маму.