Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь

Слон был дядька здоровенный, прямо как бульдозер, и веревку вытравливал плавно, без видимых усилий. Женька спускался в колодец, как в лифте, и, когда убедился, что веревка по-настоящему прочная и способна выдержать пятерых таких, как он, почувствовал себя даже в большей безопасности, чем в кабине настоящего лифта. Здесь, по крайней мере, его жизнь находилась в руках живого, дружески расположенного и притом заведомо надежного человека, а не была доверена каким-то железным блокам, тросам и шестеренкам, которые, вполне возможно, уже лет двадцать не подвергались даже поверхностному осмотру. Правда, веревочная петля ощутимо резала под мышками, и от нее хотелось поскорее избавиться.

Одной рукой Женька держался за веревку, в другой держал увесистый аккумуляторный фонарь в водонепроницаемом корпусе из ярко-красной пластмассы. На поясе у него висел в самодельной веревочной петле подобранный в бункере японский штык. Когда перед началом спуска Слон заметил эту деталь Женькиной экипировки, в глазах у него запрыгали веселые чертики, но Соколкин решил не обращать на это внимания: этих ребят хлебом не корми, только дай поднять кого-нибудь на смех. А внизу, между прочим, может обнаружиться что угодно – например, крысы. Здоровенные такие, размером с хорошего щенка… Не факт, что от ржавого японского штыка в этом случае будет толк, но с ним все же как-то спокойнее.

Луч фонаря, слегка подрагивая, скользил по сырым, иссеченным бороздами и трещинами, испещренным пятнами ржавчины и плесени бетонным стенкам. Женька не сразу заметил лестницу из вмурованных в стену металлических скоб. Из-за многолетнего соседства с водой железо совсем проржавело; некоторые скобы просто вывалились, оставив на память о себе только дырки, под которыми, напоминая вытекшую из раны кровь, виднелись потеки ржавчины, другие держались на честном слове и, казалось, готовы были от малейшего прикосновения рассыпаться ржавым прахом.

Колодец оказался глубоким, даже глубже, чем можно было ожидать. Круг света над головой, на фоне которого маячил силуэт Слона, делался все меньше и меньше. Когда он стал размером с фарфоровое блюдо, на котором в прежней жизни мама в праздники подавала на стол свой фирменный лимонный пирог, с Женькой приключилась неприятность. Он как раз думал о том, можно ли рассматривать наличие вбитых в стену колодца железных скоб как подтверждение теории о существовании запасного выхода, когда почувствовал, что висящий на поясе штык, повернувшись рукояткой вниз, начинает выскальзывать из заменяющей ножны веревочной петли. Отпустить веревку Женька не рискнул и совершил очередную оплошность, попытавшись устранить неисправность той же рукой, в которой держал фонарь.

Мама часто указывала ему на недостаток, заключавшийся в привычке делать – вернее, пытаться делать – несколько дел одновременно. Женька мог ошпариться и заляпать всю кухню, когда, держа в одной руке тарелку с горячим супом, другой искал что-нибудь на полках холодильника, или подбить себе глаз собственным портфелем при попытке по требованию матери поправить шапку и шарф. Попытка вернуть на место норовящий потеряться штык, не выпуская из руки фонарь, была не самым сложным из трюков, которые проделывал (и не всегда безуспешно) Женька Соколкин. Но завершилась она, увы, так же как и подавляющее большинство из них, полным фиаско. В какой-то момент Женька почувствовал, что взбунтовавшаяся японская железяка вот-вот окончательно освободится из ненадежных пут, и заторопился. В результате штык он поймал, а вот фонарь выронил: бульк!

Булькнуло несильно и совсем недалеко, и, опустив глаза, Женька увидел фонарь, который лежал на усеянном какими-то каменными обломками дне колодца буквально в полутора метрах от подошв его кроссовок и продолжал преспокойно светить. Примерно метр из упомянутых полутора занимала прозрачная, слегка волнующаяся от потревожившего ее падения вода. Слон продолжал вытравливать веревку, и Женька судорожно засучил ногами в поисках какой-нибудь опоры: холодная ванна ему не улыбалась, а крикнуть, чтобы Слон прекратил спуск, он не сообразил из-за огорчения, вызванного собственным растяпством.

Освободившаяся в результате этого растяпства рука наткнулась на шершавый от ржавчины металл скобы и вцепилась в него мертвой хваткой; почти в ту же секунду шарящая в воздухе нога нащупала другую скобу и утвердилась на ней. Скоба крякнула, опасно подалась, но выдержала. Поняв, что на какое-то время купания удалось избежать, Женька перевел дух. Ничего страшного не произошло, и, чтобы выбраться на поверхность, достаточно было просто посильнее дернуть веревку.

Пестрая нейлоновая пуповина провисла, вытравленная еще примерно на полметра. Потом Слон, почувствовав, что вес на конце веревки пропал, прекратил спуск. Женька осмотрелся.

Лежащий на дне колодца фонарь продолжал светить как ни в чем не бывало. При его рассеянном свете Соколкин разглядел совсем рядом с собой выступающий из воды крупный обломок бетона, дотянулся до него носком той ноги, что до сих пор болталась в воздухе, попробовал, прочна ли опора, и, убедившись, что да, перебрался со скобы на более надежную поверхность.

В полуметре от первого камня обнаружился второй, и, когда глаза немного привыкли к освещению, Женька увидел небольшую каменную осыпь, полого поднимающуюся вверх и теряющуюся во мраке какого-то неровного провала. Стены здесь были уже не бетонные, а каменные, колодец расширился, превратившись в небольшую пещеру – судя по некоторым признакам, естественного происхождения. В плане поисков запасного выхода какие-то перспективы мог сулить только этот провал. Женька посмотрел на лежащий в воде фонарь, сделал движение в его сторону и заколебался: а стоит ли? Лезть в воду по-прежнему не хотелось, глубина тут была не меньше метра, а за пазухой у него лежала копия карты покойного Шмяка, мочить которую не хотелось еще больше. Какой-никакой свет фонарь давал; Женька решил, что для начала хватит и этого, а если выяснится, что провал представляет собой не просто нишу, а требующий детального исследования проход, он придумает, как достать фонарь из воды. Можно будет попробовать поддеть его кончиком штыка, а если не получится, то и окунуться. Только сначала раздеться и выложить карту, напомнил себе Женька. Сто раз ведь убеждался, что попытки обойтись в каком-либо деле минимумом телодвижений чаще всего ни к чему, кроме массы дополнительных хлопот и неприятностей, не приводят…

Вот-вот, сказал он себе, осторожно карабкаясь в полумраке по слежавшимся в почти монолитную массу камням, – то-то и оно! Разденься, положи карту подальше от воды, выуди фонарь, снова оденься и исследуй на здоровье все, что заблагорассудится. Так нет же! Надо лезть в темноту без фонаря, потому что вода, видите ли, холодная… Правильно мама говорит: лентяй. Правда, отец, когда был жив, утверждал, что лень – двигатель прогресса. Дескать, не будь ее, люди до сих пор таскали бы тяжести на собственном горбу и ходили нагишом, в мороз согреваясь прыжками на месте или все тем же перетаскиванием тяжестей. Кто прав, кто виноват – судить не нам. А мы далеко не пойдем, мы – аккуратненько, одним глазком…