Феликс Разумовский - Кара

(Историческая справка)

— Все, не могу больше… — Катя бессильно вытянулась на Савельеве.

Спрятав лицо на его груди, она улыбнулась: как странно все, день был такой паршивый, а ночь обещает быть просто замечательной.

Внезапно Катя ощутила, как по телу партнера пробежала дрожь, совершенно отчетливо услышала, как застучали его зубы, и, крайне этому удивившись, прижалась губами к Берсеньевскому уху:

— Ты замерз, милый?

— А-а-а-о-о-о-и-и-и. — Рот ликвидатора вдруг широко раскрылся в громком крике, тело выгнулось дугой, и, едва не сбросив партнершу на пол, в кромешной темноте Савельев принялся одеваться.

— Берсеньев, что с тобой, Берсеньев? — Не на шутку испугавшись, Катя потянулась к ночнику. Взглянув Мишане в лицо, она вдруг неподвижно замерла.

Судорога полностью преобразила его, в полутьме комнаты неестественно белели полузакатившиеся глаза — видом своим Юрий Павлович здорово напоминал ожившего мертвеца из голливудского фильма ужасов. Между тем, двигаясь как во сне, он успел натянуть прямо на голое тело свитер и, как был, босиком и без штанов, направился к входной двери. Открыванием ее Савельев утруждать себя не стал. Надавив с такой силой, что в немудреном отечественном замке что-то хрустнуло, он легко оказался за порогом и неспешно принялся выбираться на улицу.

«Господи, что ж это такое!» — Пока Катя, путаясь дрожавшими руками в белье, одевалась, бухнула распахнутая сильным пинком нош дверь в парадной. Слегка покачиваясь, Савельев медленно побрел по направлению к мосту Лейтенанта Шмидта.

«Иди к Хармакути, склонись перед лучами солнца на востоке». — В голове Юрия Павловича что-то похожее на большое черное яйцо без скорлупы начало пульсировать в едином ритме с низким, едва различимым голосом. Подчиняясь ему, босые ноги несли ликвидатора по замерзшим лужам вперед. Тем временем уже успевшая одеться Катя засунула савельевские штаны вместе с ботинками «Трапезунд» в полиэтиленовый пакет, не забыла взять денег и, умудрившись запереть входную дверь на ригельный, редко использовавшийся замок, бросилась по лестнице вниз.

Примерно в то же самое время к лихим милицейским парням из «тридцатки» незаметно подкралась беда. Как всегда неожиданно подошла к концу водка. Не глядя, что дежурный по отделу уже громко храпел перед дверью в ружпарк, а помощник его тихо дохнул, склонившись на пульт, под ударом судьбы чекисты не дрогнули. Начальник резерва старший лейтенант Марищук помахал энергично рукой подчиненным, кинувшимся было будить водителя поносно-желтого «УАЗа»:

— Не след, нехай хлопец покемарит, — и, лично усевшись за руль, негромко затянул:

Сидевшие рядом с начальством старшина Сидоренко и сержант Дятлов, хоть песня и рвалась наружу, подпевать не смели, а зорко всматривались в холод осенней ночи, надеясь в душе, что милицейская удача все-таки коснется их своим белоснежным крылом с широким генеральским лампасом посередине. Однако в «пьяном» углу был полнейший облом, на «пятаке» тоже никого не было. Громко матеря проклятых кооператоров, понастроивших лабазов, где водка днем и ночью в полный рост, чекисты решили прокатиться до метро — авось все-таки повезет.

На улице было холодно, под колесами «УАЗа» сухо хрустели замерзшие лужи. Заметив неторопливо ковылявшего по тротуару мужика, стражи правопорядка невольно содрогнулись: он был бос, а на себе имел только длинный мохеровый свитер, тем не менее прикрывавший его мужскую красоту только отчасти.

— Ага, педераста поймали! — Сержант от радости даже заржал. — Налицо развратные действия! — И тут же старшина Сидоренко глянул на него укоризненно.

— Не Дятлов ты, а щегол натуральный. Какие на хрен развратные действия? С кем? С самим собой? Да в такую пору болт даже если и встанет, то потом отвалится от переохлаждения. Спортсмен это, морж, видишь, к Неве ковыляет купаться.

Конец дискуссии положил старший лейтенант, резко затормозив машину у тротуара и несколько некстати поинтересовавшись:

— Эй, мужик, документы есть?

«Ну, только этого не хватало». — Заметив еще издали, как милицейский «УАЗ» остановился около Берсеньева, Катя поспешила вперед, чтобы законстатировать перед чекистами его статус кво — болезный он, не в себе, — но тут же остановилась. На ее глазах Мишаня буквально размазал любопытного лейтенанта по стене дома, старшине, поспешившему начальству на помощь, основательно досталось по черепу, да так, что ноги не выдержали, а схватившийся было за ствол сержант получил стремительный боковой в челюсть и тихо залег у колес.

«Иди к Хармакути, поклонись солнцу». — Голос в голове Савельева звучал не переставая. Даже не оглянувшись на усохших служителей закона, он двинулся туда, куда ноги несли его сами.

— Миша! Мишаня! — Осознав наконец, что ее не слышат, Катя двинулась за Берсеньевым следом. Ясно отдавая себе отчет, что совершает глупость, громко, по-бабьи разревелась — ну за что это все ей?

Наконец Юрий Павлович дотащился до рынка, тут же ноги понесли его к набережной, и, проковыляв вдоль трамвайных путей, он оказался у постамента одного из сфинксов, прибывших в Северную Пальмиру из древних Фив еще задолго до эпохи исторического материализма. Рука Савельева сама собой коснулась тысячелетнего камня. Сейчас же красная пелена перед его глазами рассеялась, голос в голове затих, и Юрий Павлович внезапно почувствовал, что на улице студено, а он почти что не одет. «Ядрена вошь, как это меня сюда занесло?» — Он принялся прыгать на месте, пытаясь согреться, а заметив Катю, почему-то зареванную, страшно обрадовался и приветственно помахал ей ладонью:

— Ты что это, мать, со мной на пару выгуливаешься?

Натянув брюки и обувшись, он удивленно оглядел себя. Чувствуя, как его начинает колотить от холода, Савельев вопросительно посмотрел спутнице в глаза:

— Слушай, а вообще, что мы здесь делаем?

Не ответив, Катя заплакала. Решив, что действительно для разговоров время было неподходящее, ликвидатор принялся ловить машину. Учитывая его внешний вид, а также время суток, сделать это было весьма непросто, однако, засветив полтинник, Савельев все же фаланул едва живого инвалида на ржаво-синем «Запорожце». Скоро творение родной автомобильной отрасли благополучно дотащилось до Катиного дома.

— А что, собственно, стряслось-то? — Первым делом ликвидатор полез в ванну. Хотя его тело все еще содрогалось от холода, ни один член он себе, оказывается, не поморозил. На душе у Юрия Павловича было спокойно и радостно, как будто он только что совершил что-то очень важное и хорошее.