Виктор Доценко - Король Крыс

Так бесславно закончили свой жизненный путь лидер сабуровской преступной группировки и его порученец.

Огромные лопасти напольного вентилятора вращались с бешеной скоростью — подобно винтам самолета, идущего на взлет. Вентиляторные крылья сливались в зыбко очерченный круг, и казалось, еще чуть–чуть, и вентилятор сам оторвется от пола. Однако желанного облегчения это не приносило — с самого раннего утра над огромным городом висело удушливое знойное марево, казалось, асфальт вот–вот расплавится и потечет в Сингапурский пролив.

Вот уже третью неделю Аркадий Сергеевич Рассказов пребывал в тоскливом и растерянном расположении духа. Причиной тому была не только изматывающая жара.

Правильно говорят умудренные жизнью люди: коварству, хитрости, вероломству и лукавству русских бандитов нет предела. Ни один человек, будь он хоть семи пядей во лбу, будь он хоть царем Соломоном во славе своей, никогда не додумается до того, на что способен изощренный ум русского уголовника.

Рассказов так рассчитывал на тридцать миллионов долларов, полученных от Кактуса!

И вовсе не потому, что они ему были нужны, эти тридцать миллионов, — нет, Аркадий Сергеевич хотел получить своего рода сатисфакцию, удовлетворение за месяцы, бесцельно проведенные в Ялте!

Получить хоть шерсти клок с паршивой овцы было делом не наживы, но принципа.

Тогда в Ялте все вроде бы шло по плану. Получив деньги и выписав на имя Фалалеева документы, где значилось имя никогда не существовавшего в природе мистера Морозоффа, Рассказов и Красавчик–Стив с легким сердцем укатили в Стамбул.

Старые, наработанные много лет назад связи позволили Аркадию Сергеевичу оформить ценный груз в качестве дипломатической почты, которая, как известно, не подлежит таможенному досмотру. Сидя у иллюминатора «боинга», выполнявшего рейс Стамбул—Исламабад—Сингапур, Рассказов, вспоминая глумливые интонации Фалалеева, лишь улыбался его наивности.

И только здесь, в Сингапуре, выяснилось: привезенные деньги оказались мастерски выполненными фальшивками. Красавчик–Стив вернулся из банка, согласившегося принять так много наличности, перепуганным насмерть: его едва не арестовали.

Аркадий Сергеевич сперва не поверил порученцу — открыл баул, осторожно взял одну из пачек, взвесил на ладони, бережно надорвал упаковку, извлекая одну из стодолларовых купюр. Она была новенькой, не бывшей в обращении, хрустящей. Казалось, все на месте: и рифленый пиджачок Президента Франклина, и защитная полоса, и водяные знаки, и разноцветные вкрапления в целлюлозу, так называемые «волоски».

Проверка стационарным детектором буквально ошарашила Рассказова: купюра оказалась фальшивой.

И тут самообладание окончательно покинуло всегда спокойного и рассудительного Аркадия Сергеевича. Он бросился к баулу, надрывая остальные пачки и судорожно вытаскивая банкноты, совал их в детектор.

Бесстрастный прибор не мог врать: все купюры были фальшивыми.

Столь невероятное количество фальшивок удивляло, и на следующее утро Рассказов, немного успокоившись и придя в себя, принялся наводить справки.

Уже к вечеру по каналам Интерпола удалось выяснить: на протяжении всего 1994 года в Грозном, столице Республики Ичкерии, в подвале Президентского дворца был налажен настоящий конвейер по печатанию сто- и пятидесяти долларовых купюр. Банкноты почти не отличались от настоящих, и выявить фальшивку можно было только стационарным банковским детектором.

Эмиссия «чеченских долларов» имела не столько преступную, сколько подрывную подоплеку — это была своего рода экономическая диверсия против Центра, потенциального врага. А потому фальшивки реализовывались по весьма сходной цене — причем оптовые покупатели имели огромные скидки. Среди постоянных центров сбыта фальшивых долларов источники Интерпола называли Ставропольский край, Краснодарский край, Москву, Калининград, Одессу и Крым.

Вот, оказывается, зачем Николай Артемьев ездил в Симферополь!

Что поделаешь, — сказал Аркадий Сергеевич Стиву, — как говорят в России — не в деньгах счастье.

А в чем же тогда? — не понял тот. — В количестве денег?

Нет, в качестве.

После всего произошедшего Рассказов погрузился в черную меланхолию.

Он вспомнил, что как‑то ему померещился злополучный Рэкс, его извечный враг. И вскоре после этого его столь хитроумно задуманное дело тут же провалилось, а это не могло быть простым совпадением.

Проклятый Говорков! Рассказов изо всех сил стукнул кулаком по столу, наполнил стакан водкой и влил в себя.

Несколько дней запоя не принесли успокоения, тогда он бросил пить и занялся другим, более приятным делом.

Рассказов перекинулся на своих «курочек» и стал искать тихих радостей с Машенькой–Уонг, утешая себя пошлыми пословицами и размышлениями о превратностях судьбы, что, впрочем, само по себе было не менее пошло.

— Здравствуйте, Максим Александрович. Что же вы не звоните?

Таковы были первые слова Прокурора по приезде в небольшую деревушку Ярославской области — обретя наконец желанный покой, Лютый уже третью неделю гостил у Алексея Николаевича Найденко.

Весна окончательно вступила в свои права, и Максим, пользуясь случаем, старался наверстать упущенное: ходил с Наташей в лес, наслаждаясь после задымленной Москвы свежестью воздуха и красотами природы.

Девушка не скрывала своего обожания — не стесняясь дяди, робко целовала Максима, по сто раз на день признаваясь в любви, и, несомненно, была счастлива.

Коттон следил за любимой племянницей и гостем настороженно и внимательно, делая выводы, впрочем, ни о наблюдениях, ни о выводах никому не говорил.

Так проходили дни, недели. Порой Лютому начинало казаться, что не было никакой сабуровской криминальной империи, что все эти кактусы, шмали, сытые, висты и прочие негодяи просто герои давно забытого фильма.

Нечаев вспоминал те события как нечто далекое, нереальное, случившееся не с ним, точно серенький детектив в плохом пересказе.

Но увидев знакомую черную «Волгу» с российским триколором на государственном номере, свидетельствовавшим о принадлежности машины к ГОНу, гаражу особого назначения, он вспомнил все, а вспомнив — огорчился. Зачем возвращаться в прошлое? Тем более если оно тебе неприятно.

Подойдя к Лютому, Прокурор крепко пожал ему руку и, обезоруживающе улыбнувшись, полюбопытствовал:

Что же вы мне ни разу не позвонили? Забыли номер моего телефона? Не верю; память у вас превосходная. Наверное, не хотели ворошить старое. Я прав или не прав, Максим Александрович?