Кирилл Казанцев - Блокада молчания

— Отбился от рук? — вторил ему Сидоркин, поднимая пленника за шиворот и посылая вдаль. — Не беда, мы его ногами попробуем…

Совместными усилиями добычу заволокли в надстройку, и какое-то время оттуда доносились звуки борьбы. Павел Макарович досадливо качнул головой, изрек в пространство:

— Сами виноваты, Лев Васильевич. Вас никто не принуждал к противоправным деяниям, могли бы жить нормальной жизнью, наслаждаться нашим раем, как все нормальные люди.

Он затушил сигару, шагнул к двери в надстройку, замешкался, наслаждаясь видом вечернего черноморского городка. Неожиданно послышался смех. «Подловила ведь, чертовка!» — подумал полковник. Фигуристая блондинка в недорогом купальнике телесного цвета спрыгнула в воду с куска скалы, зависшего над бухтой. Взметнулась туча брызг, и Вровень отпрянул, едва не разбив затылок.

— Поймала, поймала! — вынырнула лукавая мордашка и заразительно засмеялась.

И где ее носило последние полчаса? Лазила по скалам, учиняя набеги на гнездования перелетных птиц? С Люсьен такое бывает. Как упрется единственной извилиной в какую-нибудь непробиваемую дурь. И почему он так благоволит этой белокурой бестолочи с ветром в голове?

— Люсьен, ты когда-нибудь допрыгаешься, — беззлобно проворчал Павел Макарович, утирая соленую влагу с лица. — Учти, если будешь так себя вести…

— И что тогда, Павел Макарович? — гоготнуло белобрысое чудо. — Не возьмете с собой в эмиграцию?

Да типун ей на язык, этой дуре. Надо же до такого додуматься.

— Павел Макарович, а кого прибрали ваши ухари? — Блондинка прильнула к борту, держась за якорную цепь. — У вас там вечеринка, да? — Она мотнула головой, пофыркала, и в шаловливых глазенках мелькнула искра разума.

— Не твоего ума, Люсьен, — буркнул Вровень. — Ты бы это… — Он помешкал, окинул цепким взором каменистый антураж, море, над которым с криками носились чайки. — В общем, поплавай тут, на борт пока не лезь, но далеко не уплывай, договорились? С черепашками там пообщайся, с птичками… Локтионов! — он вскинул голову к рубке, там мгновенно напрягся и сделал учтивую мину рулевой. — Кончай доламывать свой компас, хрен с ним, не заблудимся в трех волнах. Следи, чтобы Люсьен не понесло, куда не надо. Брынец! — И сержант на корме, неплохо гармонирующий с алюминиевым рундуком, соорудил аналогичную мину. — Бдеть во все концы и никуда с палубы не отлучаться. Всем понятно? Бездельники, мать вашу… — И, фыркнув в адрес непонятно кого, полковник Вровень полез в надстройку.

Хорошо хоть пленку постелили. Ну что за разгильдяи, право слово. Типичный русский бардак. Когда он спустился в неплохо обставленную кают-компанию на собственной, недавно приобретенной (пока еще и названия не придумал) яхте, эти экзекуторы уже оборудовали и оснастили полигон. Раскатали пленку, бросили на нее человека, с головы которого стащили картофельный мешок, привязали руки к крюкам на иллюминаторах для крепления жалюзи, ноги — к ножкам кушетки, обтянутой качественной кожей. Он корчился на полу, оборванный, распятый, как звезда, обливался потом. Глаза закатывались, дыхание тяжелело. Казалось, он теряет сознание. Мужчине было под сорок — худощавый, с венами на руках, на голове полнейший беспорядок, в лице ярко выраженная асимметрия, глаза выпуклые. Еще и истязатели потрудились, превратив лицо в отбивную и приделав под глазами два роскошных синяка.

— Чтобы порядок после вас остался, господа полицейские, — недовольно проворчал Павел Макарович. — А то знаю вас, нагадите — и ходу, а техничек, между прочим, нет. — «А Люсьен хрен заставишь», — подумал он. Павел Макарович всмотрелся: — Эй, терминаторы, вы не сильно этого подонка отхайдокали, он же богу душу отдает…

— Не волнуйтесь, товарищ полковник, все в порядке, — невозмутимо пробасил громила Мартынов — ходячий славянский шкаф с кулаками-арбузами. Интеллект — куриный, но смекалка с интуицией на высоте, а еще пробивная мощь и весьма убедительный экстерьер. — Сейчас мы его водичкой польем, и вырастет огурчик…

С этими словами он беззастенчиво забрался в зеркальный бар (на миг мордоворотов стало двое), выхватил оттуда ведерко с колотым льдом и высыпал на физиономию распятого гражданина. Оперативники сдавленно захихикали, но сработало — пленник задергался, распахнул глаза. И вдруг застыл. Дыхание вроде бы нормализовалось, заблестели глаза, обведенные морщинистой синью.

— Суки вы… — сообщил он тихо, но вполне отчетливо.

Четвертый опер, по фамилии Рябинчик, на вид представительный и «человекообразный», сокрушенно вздохнул, сжал кулак, но поменял намерения под выразительным оком хозяина.

— Обидно, Лев Васильевич, что мы с вами снова вынуждены встретиться, — мягко и вкрадчиво поведал полковник, вставая над поверженным телом. — С вами проводили задушевные профилактические беседы, пытались вас увещевать, надавить на совесть и благоразумие. Но все, как говорится, тщетно. Ваше поведение не выдерживает критики и становится опасным для общества.

— Для общества, полковник? — ощерился Лев Васильевич. — Какой вы циничный… Ваше общество погрязло в махинациях, злоупотреблениях, кровавых злодеяниях и чувстве безнаказанности…

— Фу, какая патетика, — поморщился полковник. — Вы же не перед компьютером, Лев Васильевич, ей-богу… Такое ощущение, что вы еще не выбрались из девяностых, правдоруб вы наш. До вас не доходит, что мы живем в другое время, властвуют иные законы, изменились люди, изменилось ВСЕ — и только вы продолжаете коптить по старинке. Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Изгой, белая ворона, эстетствующий алкоголик и борец за справедливость — бывший журналист Зенкевич Лев Васильевич, изгнанный из всех средств массовой информации, где он имел честь трудиться, в том числе из всеми нами любимого «Вестника Кабаркуля», не собирается на покой. Он не хочет жить спокойной жизнью, выращивать виноград, яблоки и груши. Он собирает клеветнические, так называемые компрометирующие, материалы на приличных людей нашего города, в том числе на своего покорного слугу, придает им кажущуюся убедительность и прикладывает усилия, чтобы сбыть их в столичные следственные органы, в частности в Генпрокуратуру и в Главное следственное управление Следственного комитета. Зачем, Лев Васильевич? Ведь, согласно имеющейся информации, у вас весьма нездоровое сердце. Оно не тянет на пламенный мотор…

— Приличные люди? — Зенкевич закашлялся, лицо побагровело, глаза налились кровью. — Вы издеваетесь, полковник? Да таких прохвостов, как вы и ваша алчная компания, дорвавшаяся до власти, поискать надо… Кущевская по вам плачет… Впрочем, вынужден признать, полковник, участь Кущевской вам и вашим корешам пока не грозит. Слишком сильны у вас покровители в краевой администрации и выше, слишком серьезные дела вы тут обделываете, чтобы ваши коллеги из центра могли вас просто слить.