Кирилл Казанцев - Блокада молчания

Пятница, 17 августа. Где-то между Туапсе и Геленджиком

Ленивые волны облизывали каменистый островок. День клонился к закату, мутное светило зависло над скалой. В небе не было ни облачка, знойная дымка уходящего дня колыхалась в воздухе. Прозрачная вода переливалась перламутром, отлично просматривалось каменистое дно. Шныряли стайки шустрых рыбешек, шевелились на затопленных окатышах полосатые крабы. Море уносилось в бесконечность, меняя цвет с неустойчивой бирюзы до насыщенной сини, и где-то очень далеко смыкалось с небом. Картину медитативного спокойствия нарушала лишь моторно-парусная яхта с высоким бушпритом, застывшая в водах крохотной бухты. С трех сторон живописный залив окружали губчатые, похожие на истертые мочалки валуны, обросшие кораллами под водой. Глубина позволяла небольшому судну подойти вплотную к берегу, и даже замысловатые каменные головы, выступающие из воды, не служили препятствием для опытного штурмана.

Опознавательных знаков на борту не было, не считая трехцветного российского флажка, закрепленного на макушке мачты. В рубке, совмещенной с надстройкой, копошилось мускулистое тело. Обтекаемый полубак венчала фигура полного мужчины средних лет в темных очках, с хорошо сохранившейся шевелюрой. Из одежды он носил лишь мешковатые штаны с болтающимися завязками и безрукавку с камуфляжными разводами. Мужчину звали Вровень Павел Макарович, и в местных официальных кругах он пользовался немалым авторитетом. Он держал маленькую удочку, временами поглядывал на поплавок (рыба в этот день взяла тайм-аут) и на городок с названием Кабаркуль, вольготно разлегшийся в миле от острова. На всем трехкилометровом пространстве виднелись дома и сады. Черепичные крыши карабкались по террасам на покатые горы, заполняли седловины и впадины между возвышенностями. С моря город выглядел просто идиллически. Оптимальное место для работы и проживания. Смотреть на это можно было часами, заряжаясь спокойствием и умиротворенностью. Павел Макарович потянулся к борту, где разложил свои курительные принадлежности, сунул в рот бирманскую сигару, щелкнул зажигалкой с гравировкой. Втянул в себя дым, наслаждаясь вкусом и послевкусием. Такими штуками его снабжали подчиненные, проводящие отпуска в Юго-Восточной Азии. Однажды распробовав, он теперь давал им строгие наказы без сигар не возвращаться, везти коробками. Не развалятся — у этих бездельников еще отпуска существуют, в отличие от начальника, который молотит как проклятый, всю жизнь в делах, и не может себе позволить полноценного отдыха…

Мужчина нахмурился: в идиллической картине мира что-то менялось. От городского причала, уставленного маломерными судами, к острову направлялась крытая тентом моторная лодка. Она рассекала волну и быстро сокращала расстояние. Павел Макарович поморщился, подумав, когда же это кончится, снова клятая работа без передышки! Губы поджались, тень досады легла на загорелое чело. А лодочник, сократив дистанцию, сбросил скорость и подплывал по дуге. «Хватит ли смекалки у парней?» — невольно задумался Павел Макарович. Вроде хватило, не светиться же перед городком (пусть и далеко, но зрячий увидит), на медленных оборотах посудина обогнула нос яхты и пристала к правому борту. Теперь от нежелательных взоров ее закрыло небольшое, но элегантное судно для морских прогулок. Оживился рулевой на капитанском мостике, выставил любопытную голову. На корме показался еще один, не привыкший мозолить глаза начальству. Взгляд хозяина положения переместился на поплавок. Невольно стукнуло сердце — не было поплавка на месте! И тут он вынырнул, покачался на волне и снова погрузился в пучину. На лбу мужчины выступил пот. Он потащил удило, явно чувствуя, как в воде что-то яростно сопротивляется, ходит кругами, делает все возможное, чтобы не оказаться на поверхности. Не дельфин же, не русалка, обычная рыба! Он сделал пружинистый рывок, и засеребрилась чешуя, забилась в припадке упитанная рыбешка с выпученными глазами. Но, как обычно, сорвалась, пока он смаковал, любуясь ее плясками, стукнулась о леер, шлепнулась в воду и была такова. Мужчина со злостью бросил удочку, побрел на соседний борт.

— Ерунда, Павел Макарович, — пряча усмешку, пробормотал подчиненный, окопавшийся на корме, — когда-нибудь еще поймаете.

Он покосился на сержанта без всякой симпатии, подумав, не распустил ли воинство. Чай, не в эру торжества демократии живем…

— Товарищ полковник, мы доставили попрыгунчика, — сообщил из лодки подтянутый мужчина с загорелой физиономией.

— Посторонние не видели? — проворчал Вровень. Хотя, казалось бы, о чем переживать? В родной-то вотчине бояться посторонних глаз?

— Не, товарищ полковник, никто не видел, — помотал головой «унтер-офицер» полиции. И не удержался от скабрезной ухмылки: — А если кто и видел, Павел Макарович, он ведь умрет, но не признается.

«Идиоты», — подумал полковник.

— Так выгружайте клиента, Сидоркин, — всплеснул он руками. — Чего ждем? На голгофу его!

— А куда это? — замешкался не слишком башковитый подчиненный. — На мачту, что ли?

— Можно и на мачту, — раздраженно скривился Вровень. — В каюту тащите, идиоты.

Настроение у Павла Макаровича не заладилось с раннего утра — раздражало все, на что устремлялся взгляд. То ли предчувствовал что-то организм, то ли день был не его…

Под тентом в моторной лодке вспыхнула возня. Такое ощущение, что просилось на волю крупное животное — оно мычало, отбивалось, сучило задними конечностями. Четверо помощников в штатском, в их числе «безусловный» громила, выше всех на голову, с невозмутимой миной и убойными кулаками, вытащили из-под тента мужчину хлипкого телосложения со связанными руками. На голове у него красовался картофельный мешок.

— Сопротивлялся при задержании, товарищ полковник, — объяснил Сидоркин. — Бился как лев, чуть Ващенко без достоинства не оставил. Пришлось надеть на задержанного смирительную рубашку.

Доставка «куда надо» вылилась в затяжную душераздирающую процедуру. Двое перескочили на борт, стали принимать у товарищей брыкающееся туловище, попутно отвешивая оплеухи. Видать, бедняга понимал, что ничего утешительного ему не светит. В ответственный момент передачи груза он чуть не вывалился за борт, прокусил здоровяку руку через мешок. Тот даже не поморщился, схватил пленника за шиворот и без особых церемоний швырнул на яхту.

— Резистор оказал сопротивление… — хихикал, отдуваясь, плечистый Ващенко — лучшие годы жизни, судя по бронзовым бицепсам, он провел под штангой в тренажерном зале.