Михаил Нестеров - Вольные стрелки

– Знаешь, – сказал Цыплаков напарнику и кивая на Глумова, – этот капитан похож на одного парня, который в своем собственном доме насиловал девчонку. На столе дорожки от кокаина, в одном углу принтер печатает фальшивые деньги, в другом – ксерокс размножает фашистскую литературу, посреди комнаты оружие, боеприпасы. В квартиру вламывается группа захвата. Парень поднимает руки и говорит: «Это не то, что вы думаете».

– Знаешь, – подал голос Сергей Глумов, прикованный наручниками к прочному кольцу в стене, – мне наплевать на ваши методы допросов. Я ничего не скажу.

– День только начинается.

– Но он закончится. А вот завтра...

– Завтра – это завтра. Тебе нужно думать о сегодняшнем дне.

Цыплаков занял место за столом и с минуту неотрывно смотрел на своего ровесника.

– Играешь в шахматы?

Простой вопрос поставил Глумова в тупик. Он выискивал в нем подвох не меньше минуты.

– Ну, играю. А дальше что? Хочешь со мной сразиться?

– Если изменим правила, – поставил Цыплаков условия. – Фигуры противника переходят не на край доски, а становятся на сторону победителя.

Глумов хотел было возразить, но Цыплаков остановил его жестом руки: дай ответить на телефонный звонок. Звонил Грин, и это был запланированный звонок.

– Да, Михаил Васильевич. – Долгая пауза. Цыплаков сдвинул брови. Ему не следовало показывать Глумову актерское мастерство, равно как и любые эмоции, дабы не вызвать у него подозрений. – Да, слушаюсь. Обязательно.

Цыплаков сложил мобильник и засунул его в карман с таким остервенением, как будто это вместилище семечек, денег, кассовых чеков и сопливых платков было до самого колена. Из другого кармана он вынул связку ключей. Выбрав самый маленький, подошел к Глумову и отомкнул наручники. Открыл дверь. Озвучил свои действия короткой командой «на выход».

Вещи задержанных хранились в оружейной комнате на специальном стеллаже. Цыплаков открыл ее своим ключом, поискал на полке картонную коробку, выложил на закрытый спереди стол деньги, сотовый телефон, темные очки, водительское удостоверение и удостоверение личности, брючный ремень.

– Претензий не имеешь?

– Нет, все вещи в целости и сохранности, – отозвался Сергей. – И вообще все было просто замечательно.

– Тогда ставь свой автограф. – На бланке, который назывался препроводительной накладной, Цыплаков поставил галочку. Глумов расписался, вдел ремень в брюки, рассовал вещи по карманам, демонстративно похлопал по ним – не забыл ли что – и, приложив ладонь к голове, другой рукой отдал честь. Цыплакову и Багдасарову оставалось только пройти вместе с ним до выхода, где капитана дожидался полноприводный «Ниссан» с непроницаемыми стеклами. Сергей сел на переднее пассажирское место и напоследок обратился к Цыплакову:

– Мне понравились новые шахматные правила. Сыграем, если судьба снова сведет нас.

– Почему нет? Если свидимся, – добавил Цыплаков.

– Эй, – позвал его Глумов. – Если голова держится на шее хотя бы на коже, это не считается обезглавливанием.

– Я запомню это.

В стенах военной разведки зародился термин «агент по особо щекотливым поручениям». Именно таким виделся Цыплакову капитан Глумов.

В это время в другом кабинете Ипатьева наставляла Мирковича:

– У нас появился мотив отпустить вас. Это звонок начальника вашего управления.

– Звонил сам Кулагин?

– Именно. Готовьтесь у себя в управе получить по-полной. Хотя лично я вам советую идти в отказ, поскольку факты вымогательства не подтверждены. Вы хорошо знаете ваше начальство?

– Достаточно для того, чтобы понять: внутреннего расследования не будет. Иначе им придется вызывать всех военнослужащих, получивших квартиры за последний год или два. Какой дурак признается, что за ордер на квартиру он сверху заплатил десять «штук» баксов?

– Есть что-то, что действительно связывает вас и ваше руководство? – спросила Ипатьева?

– Только одна вещь.

– Какая?

– Лозунг. – Миркович наклонился вперед и вполголоса отчетливо продекламировал: – «Либо мы будем идти вместе, либо висеть по отдельности».

– Неужели это предупреждение еще работает?

Миркович усмехнулся: «А разве нужно объяснять?»

Ипатьева вынула из поясной сумки карточку. На матовой поверхности стояло ее имя и пара телефонных номеров. Она добавила еще один. Подчеркнув его, она написала, кому он принадлежит.

– В любое время вы можете связаться либо со мной, либо с моим шефом, Павлом Цыплаковым. Он неплохой парень – если с ним не спорить.

– У меня те же проблемы с начальством. Жалко, не могу оставить вам свою карточку.

Ипатьева похлопала по старомодной картонной папке, на верхней обложке которой красовались написанные от руки фамилия, имя, отчество подполковника, год рождения и номер дела.

– Вот ваша визитка. Одну секунду. Я не просто так подчеркнула номер телефона моего шефа. Если надумаете звонить, звоните ему. На то есть причина. Меня месяц не будет на этом гадком севере.

– Уезжаете на юг?

Ипатьева вздохнула что-то о проницательности Антона Мирковича.

Генерал-лейтенант Разлогов занимался спортом по собственной методике. Кто-то бегал трусцой по утрам, а он предпочитал отводить этому занятию день или вечер. Утром мышцы сонные, и бег для них – ведро холодной воды на голову спящего.

Разлогов физической зарядке предпочитал эмоциональную. В первую очередь он включал телевизор. Первая кнопка была настроена на новости РБК, и первая передача, которой он уделял внимание, называлась «Утро делового человека». Он прибавлял громкость и шел умываться. Когда садился завтракать, начинался обзор российской и зарубежной прессы. Он следил за бегущей строкой, отражающей котировки ценных бумаг, главные новости, новости часа, экономику и спорт. Все несколько сжато, но только для тех людей, которые в своей голове не держат хорошего распаковщика, как-то раз пришел к такому выводу генерал-лейтенант.

Разлогов видел «Ниссан» Глумова, въезжавший в распахнутые ворота его загородного дома, но продолжил разминку, свернув в аллею – единственное место в городке, которое вызывало в груди генерала тягостное чувство отторжения. Эта аллея походила на кладбищенскую, а ряды низкорослых деревьев – на сплошные линии из похоронных венков.

Генерал закончил пробежку на пороге своего двухэтажного дома. Вымывшись в душе, встретился наконец-то в гостиной с Сергеем. Бросив мокрое полотенце на диван, генерал жестом руки усадил гостя на оттоманку и строго спросил:

– Что все это значит, Сергей?

– Я все объясню, Аркадий Михайлович.

– Объяснять буду я. А ты рассказывай.

Глумов начал с того, что примерно полтора года назад к нему обратился майор Яковкин с жалобой на секретаря жилищной комиссии.