Михаил Нестеров - Вольные стрелки

Она протянула ему руку с видом человека, готового протянуть ноги, поцеловала в щеку и скрылась в полусумраке подъезда.

Павел поймал машину и развалился на заднем сиденье. Вместо того, чтобы подремать, он в мыслях вернулся к Ипатьевой, с которой расстался считаные минуты назад. Почему он, как всегда, не заметил, во что она одета?.. На ней был... шелковый невесомый платок, как будто она была школьницей и прятала под ним свежие засосы. На ней были джинсы, модный нынче батничек навыпуск. А на ногах – удобные, черт побери, кроссовки. Он же отмахал рекордное расстояние в туфлях. И первое, что он сделает дома, это вооружится гравировальной иглой и проткнет свежие, как воображаемые Светкины засосы, водяные мозоли.

И все же он задремал в машине, когда ехать до дома оставалось минуту или две. И даже успел увидеть короткий сон. Он лежит на широкой кровати, под головой у него Светкина рука. Они по очереди затягиваются самокруткой, сделанной из песенных сигарет с ментолом и отпускных билетов туда-обратно. Он делится с Шелковой Молью свежими соображениями: «Хорошо отдыхаешь тогда, когда отдыхаешь в подходящем месте». Вообще он жизнь и ее привязку к подходящему месту имел в виду, но Светка, как показалось ему, поняла. Она толкнула его в плечо и пробасила: «Приехали, парень!»

Сергей Глумов принял важное решение в тот момент, когда уезжал от Разлогова. Ворота остались позади, створки медленно поползли навстречу друг другу, именно тогда Сергей и принял решение. Заблокировав ручным тормозом задние колеса, он вывернул руль и дал газу. Переднеприводный «Ниссан» развернулся на месте, окутавшись клубами дыма из-под колес. Он возвращался к генералу, чей силуэт четко нарисовался в оконном проеме.

– Ты? – удивленно спросил Разлогов. – Что-то случилось, Сергей? Присаживайся.

– Вам нужно как-то дистанцироваться от некоторых людей, – с места в карьер начал Глумов.

– О каких людях ты говоришь?

– Всего их пятеро. Первый – это вор в законе Хожамиров. Второй и третий: братья Хусейновы. Четвертый – Бажаев, пятый – Мусаев.

– Объясни, почему я должен соблюдать дистанцию между ними?

Глумов мысленно советовал генералу не кривить душой. Он многое бы отдал за то, чтобы Аркадий Михайлович был на стороне «вольных стрелков». Но открыться ему сейчас – значило поставить под удар эту важную операцию, упустить уникальный шанс. И все же Сергей в своей рекомендации генералу заложил подсказку:

– В сети недавно я наткнулся на «черный список» с именами основных спонсоров террористов в России.

– И люди, которых ты перечислил, все из этого списка.

«Из этой категории людей», – мысленно поправил шефа Сергей.

– Плюс еще один человек.

– Ты говоришь о Вейсберге. Тронут твоей сердечной заботой. Неужели для тебя так важна моя деловая репутация?

– Я же работаю на вас. Но уважаю вас не как бизнесмена. И пришел к вам с готовым предложением.

– Об этом было нетрудно догадаться, – обронил Разлогов. – Слушаю тебя.

– Завтра вы даете интервью московской газете.

– Да, так.

– Прежде вспомните высказывание Вейсберга в ваш адрес.

Разлогов недовольно нахмурился. Он предпочитал не вспоминать то досадное, как ему казалось, недоразумение. Слова, брошенные Вейсбергом буквально на ветер, были подхвачены прессой. И она их процитировала: «Генерал Разлогов – это денежный вещмешок». И дальше: «Он амбициозен, у него свои методы и подходы к делу, он авантюрист – смесь графа Монте-Кристо и Фантомаса. Он носит звание, которое присваивают только в эпоху падения морали: генерал-циник».

Аркадий Разлогов не часто, но возвращался к этой больной теме. Он был прирожденным хозяйственником, но нередко видел себя «строевым генералом». Он был готов придушить своего делового партнера, пустить ему пулю в лоб... и в этой связи частенько посматривал в сторону командира своей боевой единицы.

– Ну, так с каким предложением ты вернулся, Сергей? Погоди, прежде чем сказать что-то, вспомни о том, что работаешь на «генерала-циника», а значит, разделяешь мои взгляды.

– Разумеется. Меня тоже задели слова Вейсберга. – Сергей, в свою очередь, взял паузу, настраиваясь на трудный разговор. – Знаете, его слова в ваш адрес – не те, что «ветер носит». Он произнес их с умыслом. В такой же манере он отзывался и о других своих компаньонах. Этим он соорудил себе защиту – плохую или хорошую, не так уж важно. Но она работает. Мало кто связывает его дела с вашими.

– Но могут связать, это ты хочешь сказать?

– Рано или поздно. Вам нужно последовать примеру Вейсберга. Отгородиться не от него лично, но по крайней мере от людей, с которыми он отмечает юбилеи и удачные сделки.

– Первый – это вор в законе Хожамиров. Второй и третий – братья Хусейновы, четвертый – Бажаев, пятый – Мусаев.

Генерал обладал отличной памятью и повторил эти имена в той же последовательности, в которой их назвал Сергей.

А тот вздохнул: «Ну вот, я почти открылся. Весь план может полететь к чертовой матери». И заторопился, закрывая брешь:

– Вы даете интервью столичной газете. Смените тему в самом начале, останьтесь военным, который не может оставаться в стороне от проблемы терроризма. Ополчитесь на власть, в конце концов. Скажите, что политика, проводимая российскими властями в Чечне, – это финансирование бандформирований, что жители Чечни не платят налоги; за них это делают жители Калининграда, Москвы, Питера, Самары, Новосибирска, Читы, Владивостока. И это тоже финансирование...

Брешь в обороне Сергея Глумова от этого горячего выступления только расширилась – потому что говорил он искренне, и генерал не мог этого не заметить.

– Как, ты считаешь, руководство Минобороны отреагирует на мое выступление?

– Вы говорите о тех, кто стоит в очереди на жилье, спит и видит вашу резолюцию на документах?

Разлогов рассмеялся. Он встал, дождался, когда со своего места поднимется Сергей, и протянул ему руку.

– Я ценю твою заботу обо мне. Даже не знаю, что бы я делал без тебя. – Он сказал это без намека на иронию.

Михаил Гриневский вызвал Цыплакова в свой кабинет и, глядя ему в середину груди, сказал:

– Вчерашнее происшествие постарайся забыть, как бы трудно это ни было. Забудь, как кошмарный сон.

– А разве мне не будут время от времени напоминать о нем? Причем выбирать для этого «лучшее» время?

– Конечно, – согласился с ним Грин. – Ты же теперь главный свидетель по делу об убийстве Антона Мирковича. И был последним человеком, с которым разговаривал покойный.

Вчера они говорили на тему со знаком вопроса: «Есть соображения, кто убил Мирковича?». Сам Грин расценил убийство секретаря жилкомиссии как предупреждение СКВР.