Александр Бушков - Белая гвардия

— Двух, — тут же ответил Мтанга. — Этого вполне хватит. Район респектабельный, обитатели вне подозрений. Магазин все равно будет закрыт, жалюзи на окнах опущены. Один человек для второго этажа, один для чердака. Стандарт, в общем, ни разу не подводивший.

— И у них, конечно, не будет радиосвязи?

— Не будет, — кивнул Мтанга. — Чересчур расточительно было бы снабжать всех агентов портативными рациями. До сих пор и без этого отлично справлялись. Ага, я понял…

— Ну да, — сказал Мазур. — Это люди, надо полагать, достаточно опытные и решительные. Едва ваши агенты войдут внутрь, им придет конец… о чем вы не узнаете, пока не начнется заваруха. Но самое тут печальное… — он замолчал.

— Тоже нетрудно догадаться, — сказал Мтанга, криво усмехаясь. — Для успеха предприятия необходимо, чтобы обитатели дома не смогли помешать. В лучшем случае их свяжут, будут валяться с кляпами во рту. В худшем… Мы взрослые люди, полковник, и повидали немало. В худшем случае всех обитателей дома cразу же прикончат, чтобы не оставлять свидетелей. Кто там сможет дать отпор? Пожилой торговец антиквариатом, молодая девушка, две служанки и старик швейцар, пусть даже бывший сыщик криминальной полиции… Ах да, хозяина к тому же заранее исключаем…

— Вот именно, — сказал Мазур, глядя в сторону.

Конечно же, он в первую очередь спросил Таню, отчего она не посоветовалась с отцом — как-никак умный человек, многое в жизни видевший, со связями… Увы, увы… Он тогда угадал все правильно. Именно что годовщина гибели жены Акинфиева — и, как призналась Таня, отводя глаза, всякий раз князь срывается в нешуточный запой, дней на десять. Единожды в год, так уж давно повелось, она еще дошкольницей с этим столкнулась. Так что его сиятельство сейчас не способен не то что обсуждать серьезные дела и давать советы — вообще не в состоянии воспринимать действительность.

— Не беспокойтесь, — сказал Мтанга. — Ничего с ними страшного не произойдет. Кто предупрежден, тот вооружен. Всего-навсего устроить заранее засаду, дело нехитрое. Так, чтобы заведомо их опередить. Ну, скажем…

Зазвонил телефон, и Мазур прямо-таки сорвал трубку.

Раздался приглушенный, захлебывающийся, полный ужаса голос Тани:

— Кирилл Степанович, я в кабинете отца… Они уже здесь… Они…

И раздались длинные гудки — трубку не бросили рядом с аппаратом, аккуратно опустили на рычажки. Мазур машинально прикинул: не похоже, чтобы трубку выхватили у нее из рук, скорее всего, она сама ее положила, услышав, как распахивается дверь. Если те не догадаются, что она успела позвонить, шанс есть, и нешуточный… Если только… Если только обитателей дома оставят в живых… впрочем, будем холодны и логичны, и в другом случае шанс нешуточный, вот только все в доме погибнут…

— Что? — тихо спросил полковник, подавшись вперед. — У вас стало такое лицо…

Мазур положил все еще пищавшую длинными гудками трубку.

— Опоздали, — сказал он без выражения. — Они уже там.

…Мазур осторожно выглянул из-за угла, сменив отступившего полковника Мтангу. Улица, как обычно, тем более в час ночи, выглядела благолепно и мирно: справа отсвечивает в лунном свете стеклянный куб Министерства недр, уже очищены его окрестности от строительного мусора; в домах справа и слева не горит ни одно окно, ни один уличный фонарь не разбит. Неспешно проехала полицейская машина — что не могло насторожить тех, в доме: в ночь перед очередным торжественным мероприятием с участием Папы полиция так и крутится вокруг объекта.

В доме Акинфиева светились два окна — кабинет князя. Что, и это они знают? Многим известно, что Акинфиев порой засиживается в кабинете надолго, часов до двух ночи.

Слева дважды колюче вспыхнул красный огонек небольшого фонарика — на такой высоте, как если бы кто-то держал его в руке, присев на корточки так, чтобы остаться незамеченным из окон первого этажа.

— Все в порядке, — негромко сказал Мазур. — Они на месте.

Мтанга недоверчиво передернул плечами:

— Никто не видел ни малейшего шевеления…

— Так ведь это мы, — усмехнулся Мазур. — Сигнал-то вы видели? Ну, мне пора…

Он взял торопливо протянутую полковником пузатую бутылку, плеснул в пригоршню доброго коньяку и, внутренне передернувшись от такого надругательства над благородным напитком, размазал его по щекам и подбородку. Сел за руль начищенного черного «ситроена», плавно тронулся, выехал на улицу, на небольшой скорости направился к дому Акинфиева.

Участвовали только они шестеро, ни единого аборигена — а поскольку Папа одобрил, Мтанга не особенно и протестовал. И с доводами Мазура согласился. Здесь, конечно, имелся элитный парашютный батальон, неплохо натасканный французами на Корсике, но эти бравые коммандосы умели действовать только против военных объектов — с пальбой, шумом, гамом, подрывными зарядами, с превеликой оглаской. И не было спецназа, умевшего работать тихо и на любом объекте. Если поразмыслить, дело тут вовсе не в упущениях и недоработках — в Африке, знаете ли, опасно иметь спецназ, способный бесшумно отработать по гражданскому заданию, — запросто может оказаться, что какой-нибудь диктатор еще успеет подумать «Выучил на свою голову!», но будет уже поздно…

В доме их не может оказаться много. Максимум четверо-пятеро — на такое дело не стоит идти многочисленной группой. Мазур бывал исключительно в кабинете Акинфиева, точной планировки дома не знал, но это особенно и не удручало: работали в декорациях и похуже. Главное, те, в доме, сами загнали себя в ловушку: на витринах опущены и заперты на замки металлические жалюзи, прочие окна первого этажа снабжены изнутри изящными, но надежными решетками. Единственный вход-выход на первом этаже. Им-то Мазур и собирался воспользоваться — нимало не прячась, открыто, заранее дав о себе знать. Риска, в общем, не больше, чем обычно. Ручаться можно: те, внутри, ждут чего угодно, только не молниеносного и жуткого удара советского спецназа…

Погасив фары и оставив только ближний свет, он свернул налево, въехал во двор, остановил машину у невысокого крылечка в три ступеньки. Выключил мотор, погасил все огни. Прекрасно рассмотрел несколько фигур, прижавшихся к стене дома меж окнами. Опустив переднее стекло, закурил, беззаботно свесив руку с сигаретой наружу. С этой стороны не горело ни одно окно ни на первом, ни на втором. Даже если кто-то наблюдал за ним, прячась за шторами, не увидел бы ничего подозрительного.

Отбросив едва прикуренную сигарету, вылез, громко хлопнув дверцей, неторопливо обошел машину, направился к крыльцу — белый смокинг с бутоньеркой в петлице, белые штаны, белая бабочка, черные лаковые туфли, аромат коньяка веет вокруг. Великосветский хлыщ, богатенький щеголь, заявившийся, чтобы поехать с хозяйской дочкой в какой-нибудь респектабельный ночной клуб. Что нисколечко не противоречит здешним правилам этикета — лишь бы клуб был респектабельный, а спутник принадлежал к тому же кругу, что и мадемуазель.