Александр Бушков - Белая гвардия

Самое уязвимое место тех, кто сейчас затаился внутри — это как раз незнание подробностей. Они проникли внутрь, повязали обитателей (о худшем варианте не надо думать!), затаились, никем не замеченные… но они понятия не имеют, обычный заявится ночной гость или нет. Неоткуда им взять такие подробности…

Он нажал на кнопку звонка, прижав ее надолго, отпустил, досчитал про себя до пяти, снова нажал и долго не отпускал. Отошел от двери, прошелся по крылечку вправо-влево, всей своей фигурой выражая нетерпение. Отметил: кто-то наблюдает за ним из окошка рядом с дверью, из прихожей — штора колыхнулась едва-едва, но ошибиться он не мог. Так. Они его видят — одинокого бонвивана в безукоризненном смокинге, видят его машину, моментально сообразили, что он один. Легко представить, как сейчас кто-то по ту сторону двери лихорадочно соображает: что делать? Не открывать? А если это старый знакомый, которого просто нельзя не впустить в дом даже за полночь? Если о его приезде хозяева знали заранее, и он, постояв перед запертой дверью, встревожится, начнет по телефону названивать, а то и в полицию отправится? Предположим — надеемся! — что обитатели дома живы, всего-навсего связаны. Расспрашивать их о странном госте получится слишком долго. Мазур на их месте выбрал бы другое: впустить, дать по башке, порасспросить, кто таков, откуда взялся и знает ли кто-нибудь, куда поехал…

Ага! В прихожей вспыхнул неяркий свет — ну да, не светильник под потолком, а бра слева от входа. Мазур вновь затрезвонил, длинно, требовательно. Кто-то рассматривал его в небольшое, забранное изнутри решеткой окошечко на высоте человеческих глаз.

И тут же раздался звук отодвигаемого засова — ага, решили впустить… Мазур заранее состроил широкую пьяноватую улыбочку и потянул на себя дверь, не дожидаясь, пока ее распахнут полностью. Громко проворчал по-английски:

— Ну наконец-то…

Открывший ему дверь отступил на пару шагов. В тусклом свете его прекрасно можно было рассмотреть: белый, лет сорока, крепкий широкоплечий парнище в приличном костюме. Оружия в руках нет, но вот клифт слева что-то подозрительно оттопыривается…

Мазур решительно вошел и захлопнул за собой дверь. Незнакомец — сохраняя равнодушное лицо — спросил что-то по-французски.

— Ни черта не понимаю, парень, — сказал Мазур нетерпеливо. — По-английски умеешь?

Они оказались один на один — в небольшой, прекрасно ему знакомой прихожей попросту не нашлось бы укромного места, куда может спрятаться кто-то еще: вешалка, стойка для зонтиков и тростей, два кресла, столик, лестница на второй этаж, справа дверь в крыло для прислуги…

— Простите, сэр, что вам угодно? — осведомился незнакомец.

— То есть как? — недоуменно воскликнул Мазур. — Мы собирались с мадемуазель Татьяной… — он сделал паузу, убрал с лица беззаботную ухмылку, нахмурился и громко, сердито спросил: — Черт, а вы вообще кто? Откуда взялись? Новый швейцар, что ли?

— Да, вот именно, — ответил незнакомец, моментально уцепившись за последнюю фразу. — Я только сегодня поступил на место…

— Ну да, ну да… — ворчливо произнес Мазур. — От старого черта не было никакого толку… Так что же вы стоите как монумент? Немедленно доложите мадемуазель, что приехал господин Киркпатрик. Она что, не предупредила? Мы же условились… — он прибавил в голос барственного высокомерия: — Что вы стоите, болван? Ступайте!

«Сейчас вмажет, — подумал он. — Дальше просто нельзя тянуть, пора что-то делать. Дверь закрыта…»

Ага!

Моментально определив, куда пойдут удары, Мазур уклонился, отбил левым запястьем ладонь незнакомца, нацелившуюся было ему в горло, ушел от удара ногой, ответил парочкой молниеносных выпадов. Не глядя, не поворачиваясь к двери, пинком левой ноги распахнул ее настежь, успел подхватить падающего, разок добавил для надежности, выхватил пистолет и переместился вправо, откуда мог видеть лестницу чуть ли не до самого верха.

В дверь вереницей влетели остальные, размыкаясь вправо-влево, двое кинулись к двери направо. Оказавшийся прямо напротив лестницы Лаврик «щучкой», головой вперед кинулся на пол, перекатился, вскинул пистолет, дважды нажал на курок пистолета с глушителем. По ступенькам что-то загрохотало — это катился «узи» с глушителем, а следом кубарем свалился его хозяин. Еще по тому, как он падал, мотаясь куклой, было ясно — мертвее не бывает…

Чернокожий, ага. Наверняка тот самый… Они взлетели по лестнице, бесшумные, как привидения и стремительные, как атакующие гепарды. Ни одна ступенька не скрипнула, и дело не только в их мастерстве — умели строить довоенные французы, этого у них не отнять…

Оказавшись в коридоре, слабо освещенном двумя тусклыми лампочками вычурного бра, кинулись направо-налево, рассредоточились, проворно присев на корточки, — чтобы сбить с толку противника, наверняка заранее настроенного палить по мишеням высотой в человеческий рост.

Вовремя — распахнулась дверь кабинета Акинфиева, справа, и еще одна, слева. Как и было обговорено заранее, Мазур рванул вправо, слыша за спиной тихие хлопки выстрелов и непроизвольный отчаянный вопль. Сильным пинком припечатал дверь так, что она сшибла выскочившего с автоматом субъекта, а там и насел на него, приложил сверху рукояткой пистолета.

Обернулся. Лаврик, сидя на оравшем, лежавшем ничком типе, умело вязал закрученные за спину руки заранее припасенной веревочкой. Остальные прижались к стенам, поводя стволами — но, если не считать воплей подраненного, стояла тишина, никакого движения. Даже если кто-то остался и притаился сейчас, как мышь, это уже детали. Главное сделано, дамы и господа. Это занимает совсем немного времени — если только знать, как, если только держава тебя старательно готовила побеждать молниеносно и качественно, в считаные секунды…

Коротким пинком погрузив своего пленного в полное беспамятство, Мазур свистнул, махнул рукой. Двое кинулись по коридору вправо и влево, распахивая двери одну за другой, светя внутрь фонариками, которые держали над головой, на отлете. Сам Мазур, не раздумывая, вошел в кабинет, где было выпито немало доброго коньяка и сыграно немало шахматных партий (где он, увы, выигрывал в лучшем случае одну из трех, князь играл гораздо лучше).

В кабинете, как и при хозяине, царил безукоризненный порядок. Все на своих местах, кротким бараньим взором уставился со стены последний незадачливый император, грустно и загадочно взирает на Мазура очаровательная женщина, навсегда оставшаяся молодой. На столе (кресло отодвинуто так, словно сидевший, заслышав неладное, вскочил заполошно — как оно, несомненно, и было), красуется бутылка великолепного княжеского коньяка и недопитая рюмка — ага, принял пару капелек в качестве лекарства от нешуточного нервного напряжения… А на полу у подоконника…